– Ты опять все истолковал не так. Просто мне не хотелось бы, чтобы ты снова встречался с ней.
– С ней? Вы сказали «с ней»? – приподнялся Скорцени, поглаживая свободной рукой щеку Лилии.
– Так и сказала.
– То есть все эти сведения вы получили от Катарины? – рассмеялся штурмбаннфюрер. – От нее. Эта красавица с лебяжьей шеей знакома с Паскуалиной? Почему вы молчите?!
– Вы и так все прекрасно поняли, мой штурмбаннфюрер, – знакома.
– Какого же дьявола мы потеряли столько времени? Почему вы сразу же не сказали об этом?
– Могут же и у меня быть какие-то тайны. По крайней мере, до определенной поры, пока не прояснятся детали.
– Не знаю, о каких деталях вы толкуете, – лицо Скорцени вновь стало серьезным и непроницаемым, как треснувшая, но не изменившая от этого своего облика индейская маска. – Пока вы работаете со мной, унтерштурмфюрер Фройнштаг, вы не имеете права на какие бы то ни было тайны. Особенно на те, что связаны с сестрой Паскуалиной. Или с Катариной, с Ватиканом, Римом, Италией.
– Но ведь в конце концов вам все стало известно, – попыталась угомонить его Лилия. – К чему завершать нашу встречу такой глупой ссорой?
– …Иначе для всего остального мира, – продолжал свою мысль Скорцени, – великой тайной останется: с какой стати вы вдруг оказались не у дел. И вообще, куда вы исчезли?
– Это уже угроза?
Скорцени молчал, словно бы не расслышал ее вопроса.
– Это угроза, – угрюмо констатировала Лилия.
Скорцени решительно поднялся с постели и начал лихорадочно одеваться.
На что он решился и куда торопится – об этом Лилия спросить не решилась. Одно она прекрасно знала: Скорцени принадлежит к тем редкостным людям, которые никогда попусту не угрожают.
– Прекрати, Отто, – чисто по-женски укорила его Лилия. – Оставь в покое одежду и вернись под одеяло.
– По вашей вине, Фройнштаг, из-за вашего идиотского каприза, мы потеряли время, терять которое не имели права.
– Не так уж и зря мы теряли его, наше время, – игриво возразила Лилия.
– Слушайте, Фройнштаг, игры кончились, – с напускной суровостью предупредил девушку Скорцени. – Ваши капризы меня совершенно не интересуют. На каждый мой вопрос отвечайте четко и ясно. – Он оставил в покое одежду и присел у ног девушки. – Катарина хорошо знакома с Паскуалиной Ленерт?
– Я ведь уже сказала.
Скорцени задумчиво помассажировал свои шрамы.
– Они знакомы настолько, что Катарина считает ее своей подругой?
– Достаточно для того, чтобы при необходимости Паскуалина имела право добиваться встречи с ней, – вас это интересует, Скорцени? Только с самого начала учтите: «папесса» достаточно нелюдима.
– Где она сейчас?
– В папском дворце, естественно.
– Я о Катарине.
– Здесь, на вилле. В соседнем корпусе. С подругами. Развлекают архитектора. Или ваших коршунов, штурмбаннфюрер.
– Чудесно. Вы сейчас же разыщите ее и приведете сюда.
– Ночью?
– Сейчас же, унтерштурмфюрер Фройнштаг.
– Яволь.
– Так-то лучше, – неожиданно закончил разговор Скорцени, наблюдая, как Лилия поспешно, по-солдатски, одевается. – Кстати, вам не кажется, Фройнштаг, что только что вы получили ответ на вопрос, который так мучил вас? А конкретнее: хотел бы я иметь женщину, подобную Паскуалине.
– Вы страшный человек, Скорцени.
– Я всего лишь диверсант, унтерштурмфюрер Фройнштаг. Профессиональный диверсант. Как ваш любимец Пачелли – профессиональный святоша. И требую, чтобы вы четко отделяли сантименты от долга, а чувства – от служебных обязанностей. Всегда. Даже в постели.
– Особенно в постели, – не могла отказать себе в удовольствии Фройнштаг.
Почти весенняя оттепель, с раскатами грома и долгими дождями в течение одной ночи сменилась холодным римским бессезоньем. Может быть, поэтому дорога, ведущая мимо Ватиканского холма в загородную резиденцию Пия XII «Кастель Гандольфо», казалась в это хмурое утро совершенно безлюдной.
«Пежо», который вел Штубер, лишь время от времени обгонял грузовые, в большей части армейские, машины да запряженные осликами повозки, на которых крестьяне из пригородных сел спешили пораньше добраться до столицы, чтобы удачно сбыть товар.
Почти три дня подряд Катарина пыталась связаться с сестрой Паскуалиной и договориться о встрече. Вчера это ей, наконец, удалось: помог, как объяснила девушка, служащий гражданского губернаторства Ватикана, возглавляемого инженером Галеацци, дядей личного врача папы Рикардо Галеацци-Лизи. Только тогда, когда по просьбе дяди с ней побеседовал сам Галеацци-Лизи, «папесса» согласилась принять свою подругу, с которой теперь ее почти ничего не связывало, и побеседовать с ней как с «заблудшей христианкой».
– Она очень настороженно восприняла ваше стремление встретиться с ней, – предупредил Катарину этот служащий. – Я бы сказал даже – с подозрением.
Катарину это огорчило. Но Скорцени был тверд: встреча должна состояться.
Сестра Паскуалина сама определила ее место – в «Кастель Гандольфо», где папа римский готовился сейчас к важному заседанию консистории, на котором собирался выступить с большой политической аллокуцией. Выступать сейчас с политическими аллокуциями, да и вообще касаться политических проблем было делом крайне опасным. Вот почему до поры до времени Пию XII приходилось избегать в своих энцикликах (в составлении которых он настолько преуспел, что по их численности с ним не мог сравниться ни один папа-предшественник) и аллокуциях каких-либо принципиальных осуждений фашизма или хотя бы размышлений по поводу его развития.