Черный легион - Страница 153

153

«Если они так опасаются взрыва общественного мнения, тогда мне придется взорвать весь мир, – играл желваками Скорцени, глядя на посла. – На его обломках мнение какой-то там общественности уже никого интересовать не будет».

– Вас тоже вызвали? – вдруг растерянно полушепотом пробормотал Ран, решившись приблизиться к Скорцени.

– В «Вольфшанце» я обычно появляюсь тогда, когда меня вызывает фюрер, – презрительно сморщил свои шрамы Скорцени. – Появляюсь, чтобы выполнять его волю. А не противостоять ей.

Посол почти с испугом посмотрел на Скорцени и даже отшатнулся. Он чувствовал свою вину и понимал, что присутствие на приеме Скорцени может поставить его в крайне неловкое положение. И все же не ожидал, что штурмбаннфюрер отреагирует столь резко.

По словам Скорцени, получалось, что он, Ран, выступает против проведения акции, которая задумана по инициативе самого фюрера. И которую уже полностью подготовил Скорцени. Но он-то выступает не против воли фюрера. Просто пытается спасти престиж Германии.

«Если учесть, что позиция Гиммлера еще до конца не ясна, а фон Риббентроп, как всегда, трусливо промолчит или в последний момент изменит свое мнение (с которым Гитлер в любом случае вряд ли пожелает считаться, он уже не раз пренебрежительно демонстрировал это) – силы слишком неравны, – лихорадочно анализировал ситуацию посол Ран. – И кроме того… Отнесись фюрер к моим замечаниям доброжелательнее, он не стал бы сводить меня со Скорцени. Пригласил бы только меня и Риббентропа».

– Я ценю ваш диверсантский гений, Скорцени, – набрался мужества примирительно заметить посол. – Но, видите ли, в чем тут дело…

– Я всего лишь выполняю приказ фюрера, – вполголоса, но от этого не менее резко отрубил штурмбаннфюрер, переведя взгляд на висевшую на противоположной стене небольшую картину в серебристой рамке, на которой мирно красовалась своей возведенной в искусство неестественностью фиалка. – И выполню его до конца. Если такова будет воля Гитлера.

Ран расстроенно поджал губы и отошел к стоящему рядом с Гиммлером Вольфу.

Скорцени надеялся, что фюрер пригласит их в свой рабочий кабинет. Поэтому, когда дверь отворилась, он настроился лицезреть одного из адъютантов фюрера. И был удивлен, увидев, что в зал стремительно входит сам Гитлер. Он был в костюме военного покроя. На френче защитного цвета тускло поблескивал Железный крест I степени, заслуженный ефрейтором Шикльгрубером еще в первую мировую. Фюрер потому так часто и демонстрировал его, чтобы все знали: орден добыт в боях, а не в кресле рейхсканцелярии.

80

Удостоив присутствующих коротким резким жестом открытой руки, Гитлер, как показалось Скорцени, даже не осмотрел их, а сразу же остановился у стола, опершись левой рукой о карту.

– Посол в Италии Рудольф Ран, – принялся представлять вошедший вслед за фюрером адъютант Гюнше тех, кого вождь имеет право не помнить. – Штурмбаннфюрер Скорцени.

– Вы здесь, штурмбаннфюрер? – оживился Гитлер, отыскав взглядом Скорцени.

Шеф СС и министр иностранных дел оказались слева от фюрера. Скорцени – справа, после Рана и генерала Вольфа. Но Гитлер сразу же отыскал его и взгляд задержал именно на нем – это заметили все.

После похищения Муссолини фюрер не раз просматривал заснятый во время этой операции фильм и все чаще ссылался на подвиг Скорцени как пример, следуя которому, солдаты, верные великой Германии, давным-давно выиграли бы эту немыслимо затянувшуюся войну. И все чаще задавался вопросом: почему даже в отборных частях СС так мало оказалось людей, способных являться хотя бы тенью первого диверсанта рейха, достойно подражать ему?

– Он был вызван из Италии, – напомнил Гюнше, неверно истолковав интонацию, с которой был произнесен этот вопрос.

– Вот именно: из Италии, – почти с вызовом подтвердил Гитлер. – Я вынужден был вызвать его в ставку.

При этом фюрер метнул на Рана такой взгляд, что тот содрогнулся. Только сейчас посол по-настоящему понял, как близко он оказался если не у края гибели, то уж во всяком случае у края карьеры.

81

Скорцени ждал, что фюрер пригласит их всех сесть. Но тот словно забыл о своих подчиненных и почти минуту молча рассматривал одну из карт. Привстав на цыпочках, Скорцени заглянул через спину генерала и по очертаниям определил: перед фюрером карта-схема Ватикана.

«Значит, он пока что не принял окончательного решения, – с облегчением подумал штурмбаннфюрер. – Судьба операции будет вершиться сейчас. Еще есть шанс. Только бы Гиммлер не предал, только бы Гиммлер…»

– Я вынужден был вызвать всех вас, потому что там, в Италии, решается судьба всего Южного фронта Европы, – заговорил фюрер так же неожиданно, как и умолк. – Средиземноморье, Балканы… Разве не Германия должна определять, что произойдет с этими странами завтра? Что произойдет с ними, если русские и англо-американцы…

Гитлер оторвался от карты и осмотрел собравшихся. Наткнувшись на их удивленные взгляды, он прервал свою мысль, словно до предела натянутую струну, и дипломатично прокашлялся, обеспечивая себе бескровное отступление от этой щекотливой и неприятной темы.

Скорцени смотрел не столько на фюрера, сколько на Рана. Тот напряженно ждал, когда хозяин кабинета вспомнит о нем, чтобы взорваться заученными фразами, как некстати заведенный граммофон.

Но штурмбаннфюрер был уверен: что бы тот ни говорил, какие бы доводы ни выдвигал, его позиция вряд ли устроит Гитлера. Да и не для того вождь нации собрал их здесь, чтобы выслушивать при всех поучения какого-то там послишки.

153