Черный легион - Страница 76

– Я давно догадывался, что рейхсканцелярию и Генштаб постепенно поглощает измена, – все еще озаренный своей зловещей, совершенно неестественной, улыбкой, проговорил Гитлер. – Однако не верилось, что она проникла столь глубоко.

– Я вынужден был сообщить вам об этом, мой фюрер, – придал скорбное выражение своему лицу Скорцени. – Этого требовал мой долг перед вами и рейхом.

– Значит, вы уверены, что нас предают служащие абвера?

– Не хотелось бы, чтобы это было так. При всем моем ува… – Скорцени осекся на полуслове и мгновенно уточнил: – При всем моем понимании трудностей, с которыми сталкивается адмирал Канарис и другие руководители военной контрразведки.

– И Кальтенбруннер того же мнения?

– Обергруппенфюрер может засвидетельствовать это собственными соображениями.

– Почему же он ни разу не заговорил со мной об этом? Возможностей для откровенной беседы у него было предостаточно.

Скорцени знал, что Кальтенбруннер являлся одним из тех немногих генералов, с которыми фюрер соизволял оставаться один на один. Обычно их беседы происходили после совещаний, а потому были особенно заметны, и на них обращалось внимание многих завистников. Шутка ли, Гитлер отпускал всех: Бормана, Кейтеля, Фромма, даже Гиммлера и лишь Кальтенбруннеру предлагал задержаться. Когда такая ситуация повторяется, она неминуемо становится предметом удивительных догадок и предположений.

– Очевидно, не хватало той, последней, капли, – кивнул Скорцени на лежащие перед фюрером злополучные донесения радиоперехватчиков, – которая способна была переполнить его терпение.

– Допустим. И все же странно. После того как вражеская разведка получила такую информацию… акция еще имеет хоть какие-то шансы на успех?

Скорцени встретился взглядом с фюрером, но глаз не отвел. Он все еще оставался человеком, способным выдерживать любой взгляд вождя с видимым спокойствием. Но дело не во взгляде. Он решался. И на это решение ему было отведено секунды. Первый диверсант рейха понимал: заяви он, что акция обречена, и фюрер может решить, что струсил. Или по крайней мере не желает излишне рисковать.

В конце концов, какая из проведенных им операций была застрахована от провала, от гибели всей группы? Если же заверит, что акцию можно спокойно продолжать, тогда встанет вопрос, какого дьявола пробивался на прием? Только для того, чтобы доложить о радиоперехвате? Но это обязан был сделать Кальтенбруннер.

– Я готов выполнить ваш приказ, мой фюрер. Чего бы это ни стоило.

Гитлер поиграл желваками. Ответ ему не понравился. Если бы разговор происходил в присутствии еще нескольких людей, фюрер, возможно, остался бы удовлетворенным – демонстрация беспрекословного подчинения вождю нации оставалась незыблемым ритуалом рейхсканцелярии.

– В этом я не сомневался, – устало произнес Гитлер. Его серое лицо застыло и удлинилось. Теперь он глядел куда-то мимо Скорцени, и штурмбаннфюреру показалось, что вежливость требовала от него подняться и откланяться. Но он находился в кабинете фюрера. Здесь откланиваются тоже по приказу. – С абвером мы разберемся. Давно пора повнимательнее присмотреться к тому, что происходит в ведомстве нашего адмирала. Но мы должны отдавать себе отчет, что провал операции «Большой прыжок» – нечто большее, чем провал обычной операции.

– Это так, мой фюрер.

– Тогда почему не говорите со мной откровенно? Даже вы, Скорцени? Даже вы?

– В любом случае мы должны использовать возможности людей, которые уже действовали в Тегеране. Но не настолько решительно, чтобы поставить под удар всю нашу агентурную сеть. Я имею в виду сеть СД. Бросать туда большие свежие силы, как это предполагалось… Стоит ли?

– Хорошо, я отстраняю вас от этой операции, Скорцени.

Штурмбаннфюрер мрачно уставился на Гитлера. Что значит «отстраняю»? Что означает это отстранение? Что ему больше не доверяют? Руководство операцией будет поручено другому офицеру СД?

«Но ведь он сам требовал от меня откровенности!» – возмутился Скорцени.

– Вы не будете больше заниматься ею. Мы еще подумаем, какие меры предпринять, чтобы «Большая тройка» не чувствовала себя излишне комфортно в душном азиатском Тегеране. Однако вы, Скорцени, нужны мне для других, более важных операций.

Скорцени облегченно вздохнул. Нет, это еще не крах. Он не представлял себе, как смог бы пережить свое крушение, если бы оно исходило не от врага, а от человека, которому так предан и во имя которого совершил все то, что успел совершить.

– Более важных?

– Да, Скорцени.

– Но покушение на «Большую тройку» имело бы огромный резонанс.

– Не меньший резонанс будет иметь и то обстоятельство, что мы отказались от покушения, которого со страхом ожидало полмира. И пусть Новый и Старый Свет увидят, что обвинение в подготовке покушения – всего лишь гнусная пропаганда врагов. Пусть убедятся, что если мы и подвергаем недругов рейха, то лишь в открытом бою, а не выстрелами из-за угла.

– Мудрое решение, мой фюрер.

Почти с минуту в кабинете царило глубокое молчание.

– О чем вы сейчас думаете, Скорцени? Похоже, вы так и не поняли, что я имел в виду, говоря о более важных операциях.

– Вынужден признаться.

– Я не желаю терять вас в Тегеране, пусть даже ради истребления наиболее ненавистных нам врагов.

– Я по-прежнему готов выполнять любой ваш приказ.

– Чаша святого Грааля, Скорцени.