– Позволите? – вплотную приблизился к Курбатову Кульчицкий.
Князь молча смерил его взглядом. Это выглядело настолько комично, что Власевич не выдержал и громко рассмеялся. Командир группы словно бы приценивался: достоин ли подъесаул быть принятым местной салонной львицей.
Кульчицкий побледнел, однако у него хватило выдержки не оглянуться и вообще внешне никак не отреагировать на бестактность подпоручика.
– Я не понял, господин подполковник. Девица стала запретным плодом? Теперь она только для белых? Я ведь ее не трогал. Под слово офицера.
Курбатов пребывал в нерешительности. Просто взять и не пропустить Кульчицкого к Ксении было бы вызывающе несправедливо. Каких-либо убедительных аргументов, исходя из которых можно не позволить всем остальным офицерам прикасаться к девушке, он тоже не находил. Заяви князь, что Ксения понравилась ему, – это вызвало бы приступ гомерического смеха и холодного мужского презрения.
– Только ведите себя с ней по-человечески, подъесаул, – единственное, на что осмелился Курбатов.
– Это ж как понимать, подполковник? Объяснили бы, что значит вести себя с женщиной по-человечески. А то, клянусь рыцарской честью рода Кульчицких… – гневно запнулся есаул на полуслове.
Курбатов так и не освободил ему путь. А когда поляк протискивался мимо него, еле удержался, чтобы не остановить. Решительно, пусть даже грубо.
– Ревность, пся крев, ревность, господин подполковник, – уловил его настроение Кульчицкий. – Понимаю, сам бывал подвержен этому унизительному чувству. Этому омерзи-тель-ному чувству, князь…
Титул Курбатова он всегда произносил с завистью. Как и титул фон Тирбаха. Не мог простить своим предкам, что за всю многовековую дворянскую родословную так и не сумели добыть хотя бы титул барона.
– Как это понимать, князь? – появился Кульчицкий буквально через несколько мгновений. И Курбатов ощутил, что из комнаты, в которой осталась Ксения, потянуло вечерней лесной влагой.
Он молча взглянул на подъесаула.
– Вы дали ей уйти, – процедил Кульчицкий, – а после этого устроили спектакль?
Курбатов, а за ним Иволгин и Власевич бросились в комнату, подбежали к открытому окну.
Они видели, как по опушке леса бежала совершенно нагая девушка. Даже отсюда, издалека, тело ее казалось чарующе прекрасным.
– Да от вас женщины убегают, Кульчицкий! – рассмеялся Иволгин.
– Она была прелестна и нежна, – продекламировал Власевич, выхватывая пистолет.
– Отставить, – резко отбил его руку Курбатов. В ту же минуту выхватил пистолет Кульчицкий. Выстрелить он не успел. Это сделал стоявший на посту Радчук. Заметив девушку уже на опушке, он пробежал вслед за ней несколько метров, но, поняв, что не догонит, скосил автоматной очередью. Курбатов видел, как подсеченная пулями девушка вознеслась вверх, словно стремилась воспарить над грешной землей, и, распластав руки, упала на куст. На тот самый, на котором совсем недавно лежало тело ее жениха.
Какое-то время все мрачно молчали, глядя на неподвижное тело оголенной сибирячки.
Чолданов положил руку на плечо Курбатова.
– Не стоило бы, конечно, понимаю, но… Да упокоится душа ее мятежная. Сибирь велика.
– Спор решен не в нашу пользу, господа, – согласился Кульчицкий.
– Погибла прекрасная русская девка, – возмутился Власевич, – а вы рассуждаете у ее тела, словно стоите на скотомогильнике. Пора уходить, командир. Кончилась наша таежная побывка.
– Я тот самый монах, которого вам рекомендовал папский нунций, – ровно в двенадцать, минута в минуту, появился на пороге резиденции архиепископа этот редкой мужской красоты двадцатипятилетний сицилиец.
– Проходите, садитесь. Нетерпеливо жду вас.
– Вообще-то я имею честь представлять здесь, на севере, интересы ордена христианских братьев. Но, придя вам на помощь, не буду представлять никого, кроме самого себя. Такие мои полномочия вас устраивают?
– Вполне, – растерянно заверил его Ориньяк после некоторого бессловесного замешательства.
– Ваше согласие избавляет меня от необходимости отвечать на массу ненужных вопросов. Я всегда очень ценю это.
– Насколько я понял, вы собираетесь каким-то образом помочь мне?
– Хотите сказать, что в вашем случае куда больше подошел бы кто-нибудь из известных адвокатов? – едва заметно улыбнулся гость.
– Не могу знать, что именно вам известно о нем, но мне-то хорошо известно, что дело мое довольно… щепетильное. Самое страшное в нем – огласка. Любая, пусть даже незначительная огласка.
– И, понимая это, вы всерьез предполагаете, что помочь вам способен кто-либо из тех известных адвокатов, которых вам могут посоветовать? – мило улыбнулся монах.
Хотя он и явился в хорошо подогнанном цивильном костюме, однако выправка у него была явно офицерская. У Ориньяка язык не поворачивался называть его монахом. Тем не менее архиепископ запомнил, что превыше всего гость ценит умение не задавать лишних вопросов.
– Разве что вы настолько искушены в юриспруденции.
– Мой вам совет: в подобных случаях всегда обращайтесь к монахам ордена христианских братьев. И вам нечего будет бояться огласки.
– Как вас зовут?
– Монах Тото. Перед вами бедный, вечно молящийся монах Тото из ордена христианских братьев. Всего-навсего.
Ориньяк прекрасно знал возможности этого малопопулярного монашеского ордена, значительно уступавшего по своей мощи и влиянию орденам иезуитов, бенедиктинцев и даже доминиканцев. Поэтому готов был воспринять совет монаха как шутку. Или издевательство. В зависимости от того, сколь долго продлится эта комедия.