Черный легион - Страница 90

– Одно из условий моего похода как раз в том и заключается, что я и мои бойцы – вольные стрелки. Никто не волен командовать нами.

– Тогда считайте, что речь идет не о задании – о просьбе. Вы ведь, кажется, собрались в Германию?

– Вы-то откуда знаете об этом?

– Куда более важно, что об этом знают в самой Германии. И что в Берлине вами заинтересовались. – Она вновь пожала руку подполковника, явно подбадривая и поздравляя с успехом. – И что мы снова вместе. Вдвоем что-нибудь придумаем, правда, Нищий?

– Адмирал, – сдержанно поправил ее агент.

– Ах да, пардон…

Адмирал молча кивнул. Курбатов чувствовал, что этот человек ревнует к нему Алину, поэтому становится все скованнее и скованнее. Будь ситуация иной, он, наверное, давно ушел бы, оставив их наедине со своими воспоминаниями.

– Да, мне сегодня же нужно возвращаться в Самару, – неожиданно объявила Фельдшер.

– Сейчас? Поздно вечером?

– Ночным проходящим поездом. Нищий, – позвольте, я уж так и буду называть вас, – прикоснулась к руке отставного моряка, – постарается накормить вас и устроить группу на ночлег. Что, как вы понимаете, в наше военное время непросто.

– Продукты у нас имеются, – сухо ответил Курбатов. – Ночлег под крышей моим парням противопоказан. Они приучены подолгу жить в полевых условиях.

– За полевыми дело не станет, – заверил его Адмирал. – А пока не будем терять время. Я живу рядом, в пригороде. Стоит пройти вон через ту рощицу – и мы дома. Где ваши парни?

– Тирбах, – скомандовал Курбатов, – приведите парней. Держитесь в нескольких шагах от нас, следуя двумя группами. Чем меньше людей, тем меньше они привлекают внимания.

7

– Господин рейхсфюрер, – возник в кабинете Гиммлера штандартенфюрер Брандт, – гауптштурмфюрер Эльза Аленберн будет у вас через двадцать минут. Только что с доктором Аленберн беседовал сам фюрер.

– Доктор Аленберн? Да, ей тоже нужны скелеты, мозги и прочий человеческий материал?

– Я помню о просьбе собирателей скелетов. Ответ им подготовлен. Но Эльза Аленберн занимается не этим. Она – комендант «лебенсборна» – «Святилища арийцев».

– Вот как? «Святилища арийцев»? – долго и смутно вспоминал Гиммлер.

– Вчера доктор просила принять ее.

– Чем это вызвано?

– Аленберн знает, что вы очень заинтересовались работой подобных, весьма специфических, заведений.

Гиммлер мог бы и полюбопытствовать, когда это он в последний раз проявлял столь усиленное внимание «лебенсборнам», однако вместо этого осуждающе взглянул на своего секретаря и личного порученца. Он уже вспомнил, что вчера, в спешке, ему действительно было доложено о просьбе доктора Аленберн. Это так. Но замечание Брандта «весьма специфическое заведение…» Это некорректное замечание… Оно показалось рейхсфюреру пределом легкомыслия.

А между тем «лебенсборны» – одно из важных достижений науки СС, благодаря которому закладываются основы будущей истинно арийской расы, основы государства СС, в пределах которого уже никому не придет в голову сомневаться в степени чистоты крови того или иного арийца.

– По-моему, вы не совсем верно истолковываете предназначение «лебенсборнов», штандартенфюрер. – Гиммлер никогда не стеснялся делать замечания своему порученцу. Причем очень часто это происходило в довольно резкой форме. – Очевидно, потому, что слишком мало времени уделяет изучению теоретических изысканий института «Аненербе», да и вообще теории СС.

Говоря это, Гиммлер подошел к стоящей чуть в стороне от его рабочего стола, между окном и сейфом, небольшой подставке, на которой покоилась посмертная маска Рейнхарда Гейдриха, словно обращался к духу и авторитету великого ученого.

Штандартенфюрер лишь мельком взглянул на гипсовый слепок и мгновенно увел взгляд в сторону.

«Опять этот мертвецкий лик? Откуда он появился?!»

Посмертная маска бывшего начальника Главного управления имперской безопасности, шефа гестапо и заместителя протектора Богемии и Моравии обергруппенфюрера СС Гейдриха придавала и без того мрачному кабинету Гиммлера некий налет мистичности.

– Это мой недостаток, господин рейхсфюрер, – смиренно признал Брандт. Он по-прежнему оставался одним из немногих людей, не ощущавших ни особого страха перед «самим Гиммлером», ни страха за свою карьеру. Об этом полукарлике вообще мало кто знал что-либо более-менее достоверно. Те, кому было известно бесстрашие штандартенфюрера, – или фаталистское безразличие к собственной судьбе, – всегда поражались его выдержке. Штандартенфюрер прожигал свою далеко не грозовую жизнь с какой-то провидческой уверенностью, что пока существует «вечный Гиммлер», существует и «вечный Брандт». Правда, кое-кто подозревал, что в представлении самого полукарлика, эта взаимосвязь просматривалась в иной последовательности – «вечный Гиммлер» существует лишь до тех пор, пока существует «вечный Брандт». Однако истина оставалась тайной рейхсфюрерского двора.

Пятясь к двери, штандартенфюрер все же сумел приподняться на носках и вновь взглянуть на кафедру с посмертной маской, выставленной таким образом, чтобы Гиммлер мог видеть ее с любой точки кабинета.

«А ведь, если верить Канарису, наш многоуважаемый Гейдрих был всего лишь жалким евреем-полукровком, – цинично улыбнулся Брандт той незаметной улыбкой, которую давно научился прятать не только от окружающих, но и от самого себя. – Говорят, у адмирала по этому поводу есть свои, особые, доказательства…»