– Вас и, возможно, еще нескольких кардиналов, – заговорил Ориньяк, сочтя паузу достаточно длительной для того, чтобы «воспоминание» состоялось. – Коммандос Отто Скорцени хотят укротить Ватикан, ставший слишком «неудобным» для фюрера. Или для Гиммлера. Что, по сути, одно и то же.
– Значит, это месть Муссолини. До похищения дуче Святой престол все же мало интересовал СД. Муссолини, будь он проклят! Его кровавая рука.
– Люди, которые послали меня сюда, уверены, что вы интересовали СД всегда. Да вы и сами только что подтвердили это. Иное дело, что сейчас ее интерес обрел зловещие очертания. В Рим и к его окрестностям уже стянуты сотни агентов. К тому же у эсэсовцев нашлось немало сообщников в недрах итальянской службы безопасности и просто среди фашистов.
– В этом можно не сомневаться.
– Вот почему люди, направившие меня сюда, считают, что вам следует оставить Ватикан и найти временный приют в Лондоне. Или за океаном. Официально они предложат вам это завтра.
– Уже завтра?
– Они хотят, чтобы к тому времени вы уже были готовы к разговору. Так что моя задача подготовить вас.
– Но позвольте: оставить Ватикан? Мне? Ватикан? Это невозможно. Вы, архиепископ, подумали над тем, как это может быть воспринято кардиналами, курией, всем католическим миром?
– Думал. Да-да, думал. Скажем так: они воспримут это по-разному. Но представьте себе, каким будет авторитет папы, сколь низко он падет, если однажды утром весь христианский мир узнает, что наместника Иисуса на земле похитили и, простите, ваше святейшество, приволокли в бункер фюрера.
– Это было бы ужасно.
– А так мы прикинули, что если ваш отъезд должным образом обставить… Ну там… поклонение святым местам. Внезапное недомогание, с лечением в лондонской клинике. Могут быть и другие объяснения. В ордене христианских братьев, судя по всему, монахи обладают богатой фантазией.
– Значит, в эту акцию вовлечен орден христианских братьев?
– Тот самый, – мрачно напомнил ему архиепископ.
– Им уже все известно?
Папа ухватился рукой за нагрудный крест, словно в порыве отречения собирался сорвать его с себя.
– Монахи ордена приучены молчать. Адвокатами и вниманием прессы они не избалованы. Традиции Средневековья.
«Иисусе Святой, – подумалось архиепископу, – кому я все это говорю?! Известна ли мне хоть тысячная доля того, что знает о нравах монашеских орденов папа римский?»
– Но именно сейчас, зная о том, что мне угрожает, я обязан остаться здесь, в Ватикане, – проговорил он уже не так уверенно, как прежде. Не утверждал, а как бы советовался. – И потом, кто будет организовывать мой отъезд? Кто вас, в конце концов, послал? Только что вы упомянули монахов…
– Они всего лишь посредники.
– В том-то и дело. Могу ли я доверять людям, от имени которых?..
– Один из них явится к вам завтра. Это монах ордена христианских братьев. Бедный, вечно молящийся монах Тото.
– Монах Тото?
Архиепископ не спешил. У него оказалось достаточно времени, чтобы дождаться, пока глаза папы выдадут его: «Постой-постой… Тото?»
– Я не оговорился. Монах Тото. Орден христианских братьев. Ваш нунций, архиепископ Грельяни, должен помнить этого брата.
– Хорошо, я расспрошу Грельяни. Возможно, он действительно вспомнит.
– Так вот, монах Тото появится завтра. Если, конечно, согласитесь принять его.
– Естественно, приму.
– Уверен: он сумеет убедить вас. Хотя бы в том, что вы должны немедленно принять все меры предосторожности. Монах Тото – так он представится… – в последний раз напомнил ему архиепископ Шарден, мстительно улыбнувшись.
Наконец-то он сумел вернуть папе свой тягостный долг.
– Это правда, поручик? Вас действительно арестовали за то, что отказались сжечь хутор? Расстрелять хуторян и сжечь его?
– Рашковский растрепался? Провинциальный мерзавец. Мало того, что посадил меня в одну камеру с партизаном. Так он еще и… Вас это не должно интересовать, лейтенант! – вдруг заорал Розданов, поднимаясь и подступая к Беркуту. – Вас это никоим образом не должно интересовать! И не смейте задавать мне вопросы!
– Почему же не должно интересовать? Насколько мне известно, хуторян хотели казнить за связь с моим отрядом. Связь с Беркутом. А вы отказались выполнять этот приказ. Нет, сударь, меня это касается самым непосредственным образом. Не возьму в толк, почему вы решились на этот шаг.
– Не смейте задавать мне вопросы! – пошел на лейтенанта Розданов.
Беркут не мог понять, почему он так возбужден. За дни, которые они провели вместе, в таком состоянии он видел его впервые. Даже после изнурительных многочасовых допросов с избиением Розданов обычно внешне оставался спокойным.
– А ведь в сущности мы с вами пострадали за одно и то же – за сопротивление оккупантам.
– Это-то меня и бесит, господин сталинский комиссар! Ибо не желаю ни страдать заодно с вами, ни сидеть в одной камере, ни, тем более, умирать. Каждый раз, когда я попадаю к этому провинциальному мерзавцу Рашковскому, я требую только одного – чтобы убрал вас из этой камеры.
– Представляю себе рожу Рашковского, когда он слышит ваши просьбы, – обронил Беркут.
– Но, похоже, этот провинциальный мерзавец специально свел нас, чтобы поиздеваться над белым офицером. Да и над вами тоже. Эй вы, ублюдки! – метнулся он к двери. – Я требую убрать отсюда этого комиссаришку! Охрана! – сотрясал кулаками дверь. – Вызвать сюда начальника полиции! Я офицер, я служу рейху и требую, чтобы меня содержали отдельно от партизан!