Черный легион - Страница 111

111

«Наконец-то и мной заинтересовались, – спокойно приветствовал это штурмбаннфюрер. – Не все же почести – папе римскому».

Оказавшись за пределами Ватикана, он подал условный сигнал поджидавшей его у машины Лилии Фройнштаг. Та сразу же предупредила сидевшего за рулем Родля и поспешила к автомобилю штурмбаннфюрера.

Агент не зафиксировал их сигналов. Он продолжал держать в поле зрения только Скорцени. Его «пежо» стоял за углом, метров на пятнадцать дальше, чем машина штурмбаннфюрера. Пытаясь опередить немца, агент ускорил шаг, потом перешел на противоположную сторону улицы и наконец бегом бросился к своему автомобилю.

То, что между ним и дверцей «пежо» оказалась невесть откуда появившаяся бедрастая девица, итальянец воспринял как обычную уличную сценку. В боголюбимых околоватиканских кварталах всегда околачивалось немало проституток.

– Не согласитесь ли подвезти меня, синьор? – спросила девица по-итальянски, с хорошо знакомым в Риме немецким акцентом.

Однако итальянца это не очень насторожило. Судя по одежде, незнакомка была с Севера, а произношение ее вполне смахивало на произношение ломбардийских немцев-швейцарцев или австрийцев из района Альто-Адидже.

– Не сейчас, фройлен, – на ходу бросил итальянец и, оттеснив девицу плечом, открыл дверцу.

Но в ту минуту, когда он взялся за руль и приготовился нырнуть в машину, унтерштурмфюрер схватила его левой рукой за волосы, выстрелила в затылок из почти бесшумного пистолетика и, рванув на себя, с силой отшвырнула на тротуар.

Когда машина со Скорцени и Родлем показалась из-за угла, Лилия уже сидела за рулем.

Родль притормозил и пристроился за ее машиной, чтобы прикрыть побег.

Трое случайных прохожих, оказавшихся свидетелями этой сцены, остановились и демонстративно отвернулись лицами к стене, показывая, что они ничего не видели.

«Эти будут молчать, – подумал Скорцени, перехватив взгляд Родля. – Не забывай, что молчанию их учила не только война, как нас, немцев, но и мафия».

28

Фройнштаг вела машину в том направлении, в котором они должны были уходить согласно плану. Она была спокойна, словно отправлялась на бесцельную утреннюю прогулку.

Ровно через три квартала на хвосте у Родля и Скорцени оказалась машина с Гольвегом и еще двумя «коршунами Фриденталя». Заметив их, унтерштурмфюрер резко затормозила свой «пежо» так, что Родль чуть не уткнулся передком машины в ее кузов, и, спокойно захлопнув дверцу, пересела к нему. На заднее сиденье, рядом со Скорцени.

– Все тихо? – деловито спросила она, осматривая дорогу через ветровое стекло.

– Иначе и быть не могло.

– Пусть потом разбираются.

Скорцени не мог не заметить, сколь безразличен и ровен ее голос. Неправдоподобно успокоенным и бесстрастным показался он первому диверсанту империи. Скорцени даже пожалел, что не познакомился с этой женщиной раньше. Значительно раньше. До Абруццо.

– «Нужно будет попридержать ее после окончания фридентальских курсов где-нибудь неподалеку от Берлина, – подумалось ему. – Рано или поздно она еще пригодится нам».

– Но замечу, что своим выстрелом вы могли завалить всю операцию, Фройнштаг, – почти подсознательно вырвалось у Скорцени. Хотя, конечно же, он должен был выразить восторг действиями своей курсантки.

– Вот как? – удивленно взглянула на него Лилия. И Скорцени обратил внимание на то, какие у нее зеленовато-холодные глаза. – Мне-то показалось, что я спасла ее. Иначе, по привычке, вы бы тащили этого продавшегося англичанам пасынка дуче через весь Рим. И с каждым кварталом избавиться от него становилось бы все труднее.

– Но и палить у стен Ватикана…

– Я привыкла действовать решительно. И так же намерена действовать впредь.

– Извините, штурмбаннфюрер, но унтерштурмфюрер Фройнштаг, пожалуй, права, – осмелился вмешаться Родль.

– В таком случае нужно признать, что ей пришлось выполнять ту работу, которую не удосужились выполнить вы, Родль.

29

– А вообще-то вы храбрец, Фройнштаг. – Скорцени сказал именно так: «храбрец», в мужском роде. Лилия должна была воспринять это как высшую степень похвалы. – Хотя и достаточно безрассудны. Правда, безрассудство иногда тоже называют храбростью. В этом один из жестких парадоксов войны.

– Но бывает наоборот, – сухо проговорила унтерштурмфюрер, гулко отстукивая каблуками по переходу замка, – истинную храбрость беззастенчиво клеймят безрассудством. Вы и сами, помнится, сидя в машине…

– Бывает, что клеймят, не спорю.

– Кстати, о безрассудстве чаще всего говорят, когда речь заходит о штурмбаннфюрере Скорцени.

– Ну уж я-то слышу об этом впервые.

– Хотите, чтобы судачили в открытую, в вашем присутствии?

– Боже упаси.

– Так что я всего лишь пытаюсь подражать вам. Насколько это возможно, будучи женщиной.

Остановились у двери комнаты Отто. Она была приоткрыта.

Скорцени выжидающе посмотрел на Лилию. Он чертовски устал сегодня – что есть, то есть. Но если бы Фройнштаг решилась зайти…

Они, «супруги Штайнеры», находились здесь уже четвертые сутки. Однако до сих пор унтерштурмфюрер так ни разу и не переступила порог комнаты своего «супруга». К тому же упорно сдерживала попытки Скорцени проникнуть и в ее келью.

«Непорядок, – сказал себе однажды по этому поводу штурмбаннфюрер. – С собственной женой разобраться не в состоянии».

111