Скорцени глянул на Фройнштаг. Лицо ее напоминало довольно непривлекательный восковой слепок, в чертах которого не стоило искать проявления каких-либо чувств. Нет, он не отважится предложить Фройнштаг зайти. Хотя, при всей своей усталости, не отказал бы себе в удовольствии провести этот вечер в обществе женщины.
– Вы решились пригласить меня?
– Вас это пугает?
– Могли бы заметить, что вне операции я пытаюсь избегать какого-либо общения с вашими парнями.
– Заметил. Ценю.
– Вот этого-то я как раз и не заметила.
– Я еще могу простить заждавшимся своих женихов невестам из «Союза германских девушек». Но вы-то солдат, Фройнштаг.
Сказав это, Скорцени приоткрыл дверь еще шире. В комнату они заглянули вместе. Замерли. Переглянулись. В его постели, обхватив руками оголенные смуглые ноги, сидела какая-то девица. Она предстала перед ними в нижней рубашке и, похоже, что появление в проеме двери мирно воркующей парочки ничуть не смутило ее.
– Вас… прислал… Кардьяни? – чуть ли не заикаясь, поинтересовался Скорцени на немецком.
– Си, синьор.
На вид ей не более двадцати. По-лебяжьи изогнутая шея, как и очертания пухлых оголенных плеч, показались штурмбаннфюреру прекрасными. Теперь у него были все основания сожалеть, что он так опрометчиво задержал Лилию у своей двери.
– Он послал вас прямо в постель?
– Си, синьор.
– Вам здесь удобно?
– В общем-то… Хозяин приказал дождаться вас в постели. И ни в коем случае не уходить, – объяснила девушка на плохом немецком, в котором, однако, чувствовалось влияние какого-то диалекта.
– Ничего не поделаешь, Фройнштаг, – развел руками Скорцени, прикрывая дверь. – Я держался, сколько мог.
– Да уж… Вижу, что держались.
– Спокойной ночи, унтерштурмфюрер. Сегодня мы с вами прекрасно поработали.
– Не обольщайтесь: основная работа, – кивнула Лилия в сторону девицы, – вам еще только предстоит.
Фройнштаг бросила тяжелый, преисполненный презрения взгляд сначала на Скорцени, потом на девицу и, повернувшись, направилась в конец коридора, где находилась ее комната. Выбирая эту обитель, Лилия явно исповедовала принцип: лишь бы подальше от штурмбаннфюрера. У нее были для этого все основания.
Проследив, как Фройнштаг нервно промаршировала к себе, Скорцени вошел в комнату, взял девицу за волосы – они были шелковисто-жесткими и источали фиалочный аромат луговых цветов – и, запрокинув голову, всмотрелся в лицо.
Римский нос, припухлые губы, родинка на левой щеке…
Нет, он не припоминает ее. Среди девиц, с которыми развлекались его «коршуны», такой красотки не было. Убедив себя в этом, Скорцени вздохнул с нескрываемым облегчением: не хотелось быть одним из них.
– Не волнуйтесь, я прибыла только сегодня, – тонко уловила его тревоги девушка. – Ни с кем из ваших парней не спала.
– Хотелось бы верить. Имя?
– Называйте меня Катариной, – предложила она совершенно спокойно. То, что Скорцени продолжал удерживать ее за волосы, казалось, не доставляет ей никаких неудобств.
– Хорошо, будем звать Катариной. Знаешь, кто я?
– Биографиями партнеров интересуюсь лишь тогда, когда это нужно шефу.
– То есть Кардьяни?
– Ему.
– Нашла шефа, – брезгливо поморщился Скорцени. – Давно работаешь на него?
– Уже три года. Представьте, специализируюсь в основном по биографиям.
– Талант собеседника? Умение расположить? Божий дар. Такие агенты в цене.
– Но сейчас не тот случай. Или я не права?
– Так ты все же из разведки? – не удержался Скорцени от вопроса, который не должен был задавать ни при каких обстоятельствах. – Или всего лишь на побегушках у мафии?
– Нет, с мафией меня ничто не связывает. С мафией нет. С разведкой – это ближе к истине. В том смысле, что иногда оказываю мелкие услуги. Только и всего.
– Какой именно?
– Итальянской и абверу.
– Даже абверу?
– В это трудно верить. Понимаю.
«Следовательно, она знает, кто я такой. Или догадывается. Иначе не была бы столь откровенной».
– Можете не опасаться меня, – заверила Катарина, убийственно точно расшифровав его предположения. – Я откровенна далеко не со всеми.
– Это умиляет меня.
– Вы устали, синьор. Самое время отдохнуть. Душ я уже приняла.
Скорцени отпустил ее волосы и поцеловал в шею. К сожалению, ему тоже необходимо было спускаться в оборудованную в полуподвальном помещении душевую. А значит, терять время.
– Вы ведь не настаиваете, чтобы мы спускались туда вместе? – Катарина спросила об этом голосом ребенка, привыкшего отлынивать от любой работы.
– Душ – это слишком интимно. Понимаю, что этот предрассудок нашего поколения вашему поколению совершенно не знаком.
Из вежливости Катарина едва заметно ухмыльнулась: шутка ровесника.
Уже стоя под тугими струями воды, Скорцени вдруг услышал резкий, чуть-чуть насмешливый голос Фройнштаг:
– Вы здесь, штурмбаннфюрер?!
«Господи, – вздрогнул Отто, – хорошо, что у меня хватило ума не тащить сюда Катарину».
– По-моему, да.
«Может, и Фройнштаг напомнить о предрассудке нашего поколения? А что, однажды это уже сработало».
В женскую душевую вела отдельная дверь, но кабины были рядом. Перегородка не доставала до потолка, и они могли свободно переговариваться. Скорцени слышал, как Фройнштаг включила воду и, пофыркивая, принялась блаженствовать под едва теплыми струями воды.