– Я, я архиепископ! Это машина самого папы римского! Она неприкосновенна.
– Ты слышал? Его волнует судьба машины, – ухмыльнулся парень, обращаясь к своему напарнику. Вели они себя спокойно и нагло.
– О машине мы позаботимся так же, как и о нем.
– Пока мы доберемся до предназначенной ему виллы, он успеет отслужить две-три мессы.
– Что делать с водителем, оберштурмфюрер? – поинтересовался третий, доселе молчавший верзила, но уже по-немецки.
– Нас он больше не интересует, – небрежно бросил тот, что мертвой хваткой держал за предплечье Ориньяка.
– Он никого больше не интересует.
Выждав, пока мимо пронесется несколько машин и этот дикий уголок шоссе снова опустеет, двое эсэсовцев оглушили шофера, усадили его за руль и столкнули машину с утеса.
Обратив внимание на то, что его завозят на виллу и вводят в здание, не завязывая глаз, Ориньяк понял: живым ему отсюда не выбраться. Он пришел к такому выводу, вспомнив все, что знал о повадках мафии и спецслужб.
– Архиепископ Шарден? – прогромыхал над священником человек с багровыми шрамами на лице, уже заметивший, что у архиепископа от страха подгибаются ноги. – Он же Ориньяк?
– С вашего позволения, – пробормотал священник. – А вы тоже из монашеского ордена христианских братьев?
– Из монашеского ордена «Черный легион», – громыхал, словно камни дробил, Скорцени под ржание стоявших за спиной у пленника эсэсовцев. – Слышали о таком?
– Извините, не приходилось.
– Представился случай познакомиться. Перед вами штурмбаннфюрер СС Скорцени. Только попробуйте заявить, что никогда не встречали этого имени!
– Боже, – опустился на колени не в меру располневший архиепископ. – Как же, слышал.
«Знал бы он, что каких-нибудь три часа назад я пугал его именем самого папу римского! – в страхе подумалось архиепископу. – Видел бы я этого человека до посещения папы, слова мои были бы куда убедительнее».
– Вы – тот самый Скорцени, что освободил из-под ареста Муссолини. Которому лично я верен и поныне.
– Верноподданнические чувства, преподобный, вас не спасут. Избавить вас от ада может лишь правдивый, как исповедь на Страшном суде, пересказ вашей беседы с папой. Неспешный, со всеми подробностями, намеками и недомолвками.
– Но зачем вам это? Обычный разговор о делах церкви.
– Как раз это меня и интересует. Для начала несколько уточнений. Люди, которые послали вас к папе, назвали себя монахами ордена христианских братьев? Не так ли?
– Один из них. Собственно…
– Отвечайте односложно: «да» или «нет»?
– Да, господин… господин Скорцени.
– Но вы-то сразу поняли, что они такие же монахи, как парни, которые доставили вас сюда – магистры богословских наук?
– Тут, видите ли…
– Поняли или нет?
– Все намного сложнее. Видите ли, у меня случились некоторые неприятности…
– Мне плевать на ваши неприятности! – свирепым голосом оборвал его Скорцени. – Настоящие неприятности ожидают вас здесь. Отвечать на мои вопросы! Кто эти люди на самом деле? Я понимаю, что они не вручали вам своих визиток. Но предположения, ваши предположения?
– Англичане. Очевидно, англичане. Тот, что приходил ко мне, монах Тото, из разведки. Я это понял.
– Монах Тото? Уже кое-что. Поподробнее опишите его.
– Как?
– Словно смотрите на икону. Представьте, что он уже висит перед вами.
Архиепископ, как мог, описал внешность монаха. Скорцени скрепя сердце, внимательно выслушал его.
– Вы давали обязательство сотрудничать с монахом Тото?
– Нет.
– Так «да» или «нет»?!
– Я же сказал «нет».
– Слишком невнятно, архиепископ. Сли-шком невнятно! Достаточно того, что я простил вам совершенно бездарно описанный портрет монаха Тото. Вы точно помните, что не подписывали обязательств сотрудничать с английской или любой другой разведкой? – один из стоявших рядом эсэсовцев схватил архиепископа за клок седеющих волос на затылке и запрокинул его голову, чтобы Скорцени удобнее было беседовать с ним.
– Зачем же вы так? Я ничего… Я ведь ни слова…
– Оставьте его! – сжалился Скорцени. – Значит, не подписали, наш прелюбообильный архиепископ.
«Прелюбообильный?! – ужаснулся Ориньяк. – Неужели ему тоже все известно?!»
– Не подписывал.
– Тогда подпишите. Мулла, текст обязательства. Поднимитесь. Сядьте за стол.
Диверсанты не стали ждать, пока Ориньяк, кряхтя и пыхтя, поднимется. Подхватив его под руки, оторвали от земли, перенесли к столу и почти швырнули в кресло. Тотчас же появился человек, одетый в форму офицера итальянской армии, и положил перед ним листок бумаги, на котором был отпечатан на итальянском и немецком текст обязательства.
Архиепископ знакомился с ним слишком долго и внимательно. Однако и Мулла тоже не терял времени зря. По очереди вмокая все пальцы его пятерни в подушечку с тушью, он оставлял их отпечатки у того места, где должна была появиться подпись.
– Вам что-либо неясно из того, что здесь написано? – вновь привел архиепископа в чувство громыхающий голос штурмбаннфюрера Скорцени.
– Значит ли это, что, получив подпись, вы даруете мне жизнь?
– А вы считаете, что СД существует лишь для того, чтобы коллекционировать отпечатки пальцев сановных покойников? Вы действительно так считаете, пре-по-доб-ный?!