– Подозреваю, что с каждым днем их будет всплывать все больше и больше – всяческих тонкостей, нюансов и всевозможных неожиданностей, – проговорил Отто, прервав свой поцелуй.
– О деталях – потом. А вот персонаж действительно важный.
– Хотелось бы знать, кого именно ты имеешь в виду.
– Женщину.
Скорцени задумчиво промолчал, стесняясь признаться, что совершенно не понял, о чем это она.
– Мы все еще говорим об операции, связанной с папой римским?
– О ней, естественно.
– Хочешь открыть для меня, что и папы римские – не святые?
– Ты ведь знаешь, если во мне и убито что-либо сугубо женское, так это страсть к сплетням.
Лилия сидела в постели рядом со Скорцени, накрыв плечи одеялом, и все чаще наклонялась, чтобы соблазнить для очередного поцелуя.
– Подтверждаю.
Время, отведенное судьбой для того, чтобы побыть со Скорцени в постели, Лилия не использовала ни для грубого секса, ни для излишних сантиментов. Понятие «любовная игра» она воспринимала в его наиболее натуральном толковании. Фройнштаг и сама была азартным игроком, умеющим вовремя призвать на помощь всю свою недюжинную силу, взрывную энергию и сексуальную фантазию.
Иногда Скорцени казалось, что она предстает даже слишком азартным и чувственным партнером. И хотя встречи их начались совсем недавно, штурмбаннфюрер уже понял, что в любое время должен быть готовым поддаться безумию ее постельных игрищ. Соответствовать тому идеалу мужчины, в рамки которого Фройнштаг упорно пыталась загнать его. Да, он должен быть готовым к этому, если только не желает окончательно разочаровать эту пылкую баварку.
– Но все же, при чем здесь женщина? Папа римский, как-никак. Шестьдесят семь лет, если меня не подводит досье.
– Оно явно подводит вас, штурмбаннфюрер. Речь не о возрасте папы. Возраст меня вообще не интересует. Речь о другом. Я, конечно, не получила возможности изучить досье Пия XII.
– Непростительная оплошность с моей стороны.
– Но, насколько я поняла, в нем не нашлось места для главного действующего лица ватиканской «святой комедии» – Паскуалины Ленерт.
– Паскуалины? Ленерт? Ну почему же? Где-то ее имя мелькало. Экономка папы? Верно?
– Это имя Пия XII иногда где-то там мелькает, мой штурмбаннфюрер. А сестра Паскуалина, «папесса Паскуалина», как ее называют в кулуарах папской обители, – не без ехидства уточнила она, – случай особый.
– Значит, все-таки любовница?
– И любовница тоже. Что вас так поражает? Вы что, милый мой, не слышали о романе папы римского с герцогиней Лукрецией Борджиа?
– Герцогиня слыла первой красавицей Рима и чьей-то беспутной женой?
– Вы невежда, штурмбаннфюрер. Красавицей она никогда не была, во всяком случае в моем представлении, зато слыла родной дочерью этого самого папы. А в любовниках, кроме отца, слыли еще и два ее брата. Кстати, «неродных» любовников она имела обыкновение отравлять.
– Мои христианские уши не слышали всего этого, Фройнштаг. Давайте лучше вернемся к Пию XII.
– Охотно. Однако предупреждаю: здесь ваши уши просто-напросто увянут.
– Роман в апостолическом папском дворце? Секс святых старцев в Сикстинской капелле? – огорченно покачивал головой Скорцени. – Нет, Фройнштаг, вы что-то напутали. Вам подсунули не то досье.
– Вас покарает Господь, Скорцени. Не за богохульные речи относительно Сикстинской капеллы, а за то, как вы относитесь к женщинам. Роль женщины, приближенной к папе, нельзя определять столь прямолинейно, как это пытаетесь сделать вы.
Скорцени промолчал, ожидая, что Фройнштаг продолжит свою мысль, однако она тоже умолкла, замкнувшись в ущемленном чувстве собственного достоинства.
Отто уже заметил: с Фройнштаг такое случается. Она умеет молчать с вызовом, с укором, источая при этом само презрение. Такая обостренность реакции, пожалуй, была единственным серьезным недостатком этого агента. Зато ведь и достоинств было немало.
– Меня покарают за мое отношение к Паскуалине или к женщине вообще?
– К дочери одного почтенного господина, ныне госпоже Скорцени, это не относится.
– Фройн-штаг… – укоризненно покачал головой Скорцени. Всего он ожидал от Лилии, кроме упоминания о своей жене. Проклятая ревность, она не щадит даже унтерштурмфюреров СС.
– Прошу прощения, мой штурмбаннфюрер. Но если бы тогда, в тысяча девятьсот тридцать четвертом, управляющий делами одной венской строительной фирмы Скорцени, спасаясь после поражения путча в Австрии, не поспешил превратиться в добропорядочного семьянина и счастливого буржуа…
– Не нужно убеждать меня, милая, в том, что лучшей жены, чем вы, бедному коммандос Скорцени не сыскать. Я и так убежден, что у нас была бы настоящая диверсионная семья.
– Диверсионная?
– Ну да.
– Нечто новое.
– Абсолютно. Идеальная диверсионная семья.
– Слава Богу, что хоть в этом вы не сомневаетесь.
– Ничуть, – рассмеялся Скорцени.
– «Диверсионная семья»! – изумленно поддержала его Лилия. – Такого мир действительно не знал.
За окном зарождался ураган. Ветер по-сатанински подвывал где-то в чреве крыши, злыми порывами бил в звенящие стекла и терзал промерзшие ледяные ветки деревьев.
Вся эта симфония стихии дополнялась орудийными раскатами слишком запоздалого для этой поры грома и приглушенно-органными струями ливня. И хотя в комнате было довольно прохладно, чумный пир стихии за окном придавал согретой молодыми телами постели какой-то особый, семейный уют и спасительную нежность.