– Ну, если вы считаете, что меня знают все офицеры корпуса карабинеров и папской гвардии…
– Доктор Рудингер не должен лишний раз показываться ему на глаза, – сурово отчеканила Фройнштаг. – Действуйте, милочка.
Мотоцикл стоял метрах в двадцати. Все трое молча проследили, как Катарина не спеша, поигрывая бедрами, приближается к карабинерам. Капитан пошел ей навстречу, и пока девушка передавала ему слова Скорцени, рука его успела проинспектировать все доступные места ее тела.
– У меня такое впечатление, что капитан и Катарина знакомы, – бросила Фройнштаг. – Я заметила это еще у виллы, когда он появился впервые. Другое дело, что Катарине не хотелось, чтобы офицер афишировал их знакомство.
– Пока что известно, что это вовсе не Катарина, а Мария Сардони, – спокойно проговорил Скорцени.
– Что-то новенькое. Мне она в этом не призналась.
– «Папесса» проговорилась.
– И что еще?
– Как оказалась, эта красавица работает не только на нас, но и на разведку папы, если таковая существует. Во всяком случае, именно она, вымаливая себе отпущение грехов, предала нас, разболтав «папессе» все, что только могла разболтать.
– Этого и следовало ожидать, – бросила Фройнштаг.
– Может, обычная женская болтливость? – попытался вступиться за Сардони гауптштурмфюрер.
– Как-то неубедительно вы все это говорите, Штубер, – язвительно остудила его Лилия. – Хотя звучит трогательно.
– Можете причислить меня к сонму поклонников Сардони, – благодушно улыбнулся Штубер.
– Что тоже чревато последствиями.
– В любом случае выпускать ее из виллы уже нельзя. Иначе завтра мы будем окружены карабинерами и полицейскими. Фройнштаг, лично займетесь этой дамой. Перед сестрой Паскуалиной она уже исповедовалась, пусть теперь покается перед вами.
– Если вы не считаете необходимым предварительно допросить ее в своем номере… – скабрезно оскалилась Фройнштаг. – Подумайте оба.
– Фройнштаг… – поморщился Штубер.
– Можете считать, что слышали это из уст мужчины. В конце концов, девка она красивая. Но учтите: после допроса предложить ее вам уже не смогу. Ввиду нетоварности вида.
– Выполняйте приказ, унтерштурмфюрер Фройнштаг, – вполголоса проговорил Скорцени, когда Катарина снова приблизилась к дверце машины.
Пропуская мимо себя их «пежо», оба карабинера вежливо отдали честь, заглядывая при этом в машину. Хотелось еще раз увидеть улыбку очаровательнейшей синьориты.
Последние километры в машине царило веселье. Катарина рассказывала, как, используя те несколько минут, которые они стояли у мотоцикла, капитан успел предложить ей позавтракать, пообедать и поужинать в трех разных местах, заявив при этом, что не женат. И что такая жена, как она, ему в самый раз.
– Итальянцы, что с них взять, – охотно поддержал ее Скорцени. – Нам с вами, немцам, их не понять.
– Но-но, среди немцев тоже немало пылких мужчин, – улыбнулась Катарина. И лишь спустя полминуты вдруг спохватилась: – А почему вы и меня причислили к немцам, доктор Рудингер? Только потому, что неплохо говорю по-немецки?
– Потому, что говорите вы на отменном немецком диалекте Южного Тироля, – улыбнулся в ответ Скорцени, впервые оглянувшись на Катарину.
– Да? Любопытно. Кто бы мог подумать. Даже не подозревала об этом, – не смогла скрыть своего огорчения Катарина. – Это… плохо? Тирольский диалект режет ухо берлинцев?
– Диалект как диалект. Мне, неотесанному австрийцу, он даже кажется изысканным.
– Очевидно, виноват учитель. Кроме того, я действительно какое-то время жила в одном из городков Южного Тироля. Этого признания вы добиваетесь от меня?
– Не только.
– Биографию пересказывать со дня рождения?
– Не хорохорьтесь, Мария-Виктория Сардони, не хорохорьтесь, – презрительно метнула в нее взглядом Фройнштаг.
– Ладно, не будем возвращаться в милое нашим сердцам детство, – избавил Скорцени Марию-Викторию от дальнейших объяснений.
– Принимается, – озорно рассмеялась Катарина.
На вилле они расстались все в том же возбужденном состоянии. Поднимаясь по лестнице, Фройнштаг и Катарина беззаботно болтали. Скорцени слышал, как Лилия предложила ей спуститься в ванную, пообещав, что прикажет дворецкому приготовить бассейн.
– Бассейн – седьмое чудо виллы Кардьяни, – согласилась Катарина.
– Жду вас внизу.
Через два часа, когда уже начало темнеть, в дверь комнаты Скорцени постучали. Это был Штубер. Он вошел с открытой бутылкой вина. Мрачный, чем-то основательно расстроенный.
– Позволите, штурмбаннфюрер?
Скорцени поднялся с кровати и, предложив Штуберу кресло, молча обулся.
– Где сейчас наши дамы, гаупштурмфюрер? – спросил он, когда с обуванием было покончено.
– В ванных комнатах. Фройнштаг допрашивает вашу спутницу.
– Следовало бы подстраховать ее.
– Кого: Фройнштаг или Сардони?
– Очевидно, обеих, – согласился Скорцени.
– Я спускался. Незаметно. Две озверевшие истерички. Это невозможно выдержать.
– Дерутся?
– Этому невозможно найти определение. На всякий случай я выставил часового. На выходе, у лестницы.
– Отдадим должное Фройнштаг. Делая это, она избавляет от излишних истерик нас, – проговорил Скорцени, подставляя бокал для вина.
– Мне приходилось видеть эсэсовок. По меньшей мере десятерых. Ни одна из них не идет ни в какое сравнение с Фройнштаг, – согласился Штубер.