Черный легион - Страница 54

Но даже убедившись, что обращаются именно к ней, Лилия не отозвалась и не повернула головы. Лишь краешком глаза следила за тем, как черный «хорьх» медленно, упорно движется вслед за ней, нависая крыльями над коричневатой бровкой тротуара.

– Какая убийственная непочтительность к старшему по званию, – иронично возмутился тот, кто обращался к ней. Машина остановилась, и офицер в черном кожаном плаще выглянул из нее, словно из люка танка. – Придется вас, унтерштурмфюрер, наказать.

Лилия тоже остановилась, взяла свой небольшой чемоданчик обеими руками и, прикрыв им колени, исподлобья уставилась на старшего по званию.

– Вы так и собираетесь идти от Александрплац пешком через весь Берлин, унтерштурмфюрер Фройнштаг?

Услышав свою фамилию, Лилия вздрогнула и с нескрываемым испугом проследила, как двухметровый верзила с охваченными кожей могучими плечами неторопливо, угрожающе выбирается из машины. Гигант вполне мог показаться ей знакомым. Где-то она, несомненно, видела это суровое, слегка удлиненное лицо с чуть утолщенным для римского носом и тонковатыми, «жестокими» губами… Но эти шрамы… Нет, человека с такими глубокими раздваивающимися шрамами она не припоминает.

– Я привыкла ко всему, и к марш-броскам – тоже, господин штурмбаннфюрер.

– Не сомневаюсь, – немецкий язык был создан именно такими суровыми гигантами и только для них предназначался. Каждое слово в устах штурмбаннфюрера звучало так, как когда-то звучало в устах вождей древнегерманских племен, когда они выстраивали свои рати на равнинах, которым через несколько минут суждено было стать полями битв.

Чуть отклонившись, Фройнштаг увидела, что за рулем тоже сидит эсэсовец, и поняла, что этот, с «пиратскими» шрамами на лице, штурмбаннфюрер вышел не из попутной машины, что это его личный водитель. Да к тому же офицер.

– Так мне позволен марш-бросок по Берлину?

– Это вам еще предстоит, унтерштурмфюрер, еще предстоит, – заверил ее верзила. – Хотелось бы только знать, куда вы направляетесь.

– А мне не менее интересно знать, с кем имею честь беседовать. И откуда вам известно мое имя.

Эсэсовец с «пиратскими» шрамами удивленно посмотрел на девушку и иронично улыбнулся. Но хотя улыбка действительно получилась ироничной, лицо новоявленного Квазимодо явно подобрело: «Так вы действительно не догадываетесь, с кем говорите? – вычитала она в этой улыбке. – Ну, знаете ли…»

– Вы в самом деле не понимаете, кто перед вами, или же для вас важен ритуал знакомства?

– Ритуалы меня как раз не интересуют, – окинула его откровенно оценивающим, сугубо женским взглядом Лилия. Офицер был еще относительно молод и выглядел довольно могучим мужиком. Таких битюгов у них в женской казарме уважали, прощая им все: и отвратительность рожи, и пьяные приставания, и даже откровенное хамство. Знали, что в постели они заставят этих меринов расплачиваться за все, чего натерпелись, прежде чем их уложат под холодные солдатские одеяла. Таким парням было чем расплачиваться – вот что усмиряло их гордыни. – Вы, очевидно, бывали у нас в воскресном секс-бункере? Наверное, там и видела вас когда-то? Хотя память на лица…

– Не знаю, о чем вы, Дитя Казармы… – вновь улыбнулся штурмбаннфюрер, предчувствуя, как резанет слух Фройнштаг ее собственная кличка.

– Вам известно даже то, что в лагере меня называют Дитя Казармы? – совершенно опешила Фройнштаг. – Тогда кто вы? Из гестапо? Нет, СД?

– Ну, кличка у вас, положим, появилась значительно раньше. Когда пришлось работать в Югославии. Откуда вас вскоре перебросили в Словению разбираться с бежавшими туда итальянскими антифашистами.

– Значит, гестапо, – почти обреченно утвердилась в своем подозрении Фройнштаг. И почувствовала, что ее охватывает легкий озноб.

Штурмбаннфюрер по-садистски молчал, не подтверждая, но и не опровергая ее предположение.

– Тогда какого черта измываетесь? – вдруг разозлилась она, прекрасно понимая, чем заканчиваются подобные загадочные встречи с людьми, слишком хорошо знающими, какие платьица ты носила в шестом классе. – У вас возникли ко мне вопросы? – она оглянулась по сторонам. Типов в штатском поблизости не наблюдалось. Странно. Впрочем, чтобы арестовать ее, одного такого верзилы вполне достаточно. – Что вы молчите, штурмбаннфюрер? Не церемоньтесь.

– Обычно я и не церемонюсь. В этом, Дитя Казармы, вы еще сможете убедиться. А пока – в машину, – отступил он от дверцы.

– Рядом с водителем?

– Или со мной, на заднем сиденье.

– Знаете, как-то не хочется… на заднем.

Штурмбаннфюрер промолчал. Водитель едва слышно рассмеялся. Лилия хлопнула дверцей и положила чемоданчик себе на колени, что, однако, не помешало водителю прицениться к оголившимся во время посадки ногам, задержав на них взгляд дольше, чем требовало приличие.

– Езжайте, Родль, не увлекайтесь, – мстительно подбодрил его штурмбаннфюрер. – Еще налюбуетесь.

Несколько минут в машине царило неловкое молчание. Время от времени Лилия прислонялась лбом то к ветровому, то к боковому стеклу, пытаясь сообразить, где это они находятся, однако довольно скоро потеряла всякие ориентиры и мысленно махнула рукой: чего уж тут, довезут.

– Так куда вы намеревались добираться, унтерштурмфюрер Фройнштаг? – наконец прервал свое идиотское молчание штурмбаннфюрер.

– А куда вы меня везете?

Лилия повернулась к нему всем туловищем, и только теперь, вблизи, штурмбаннфюрер обратил внимание, что лицо у нее довольно смазливое. Не красивое, ибо красивым назвать его трудновато, но все же по-своему привлекательное. И даже слегка рассеченная нижняя губа – он вспомнил, что в деле этот едва заметный шрам проходит как непозволительная для разведчика особая примета, – не искажала впечатления, хотя, возможно, из-за нее-то Фройнштаг не оставили в разведке, а перевели в штат охраны женского лагеря.