Черный легион - Страница 59

К оглавлению

– К сожалению, сэр. Тому есть подтверждение.

– Какое именно? – настороженно уставился он на полковника.

– Фотография, опубликованная немецкой газетой.

– Она при вас?

– Нет. Но я видел ее в нашем офисе, у генерала. Раздобыть ее – не составит особого труда.

– Так раздобудьте же, мистер О’Коннел, раздобудьте. Что вас останавливает?

«А ведь сейчас он смотрит на меня с тем же сочувствием, с каким я только что смотрел на его привратного манекена».

– Постараюсь.

– Ради любопытства: немцы знают о содержимом «сундука»? – Черчилль так и не предложил полковнику сесть. О’Коннел стоял перед ним навытяжку, словно провинившийся фельдфебель перед главнокомандующим.

– К сожалению, сэр. Вынужден признать.

– Об этом тоже сообщает германская пресса? – вновь поднял на него усталые глаза Черчилль. Но теперь в голосе его зазвучала уже не покровительственная великосветская ирония, а суровая тревога, откровенно приправленная обычным человеческим страхом.

– Косвенно. Указывалось, что приблизительно в течение десяти-двенадцати часов чемодан находился в руках офицеров СД. Он не поместился в самолете, который эвакуировал Муссолини с вершины горы Абруццо. Самолет был двухместный. Летело трое: пилот, Муссолини и Скорцени. Садясь в кабину, Муссолини пытался втащить и свой чемодан.

– Но ему этого не позволили, – отрешенно кивал Черчилль. – Для такого чемодана места в самолете не нашлось бы даже в том случае, если бы они втроем летели на огромной военно-транспортной машине.

– Уверен, что там, на Абруццо, они еще не подозревали, что в «сундуке мертвеца», как вы изволили выразиться, содержится нечто очень важное. Немцам и в голову не пришло, что, арестовав дуче, тайная полиция не изучила содержимое его сундука и не изъяла все, что может представлять хоть какой-то интерес.

– Вам бы такое могло прийти в голову?

– С трудом.

– А теперь письма перефотографированы, – мрачно подвел итог этого обмена мнениями Черчилль.

– Несомненно.

Премьер взглянул на него осуждающе. С какой легкостью (с каким легкомыслием!) полковник от контрразведки согласился с этим! И не похоже, чтобы ощущал какое-то угрызение профессиональной совести.

– Тем не менее до сих пор немцы не раскрыли сути этих писем. Точнее, не осознали их важности.

– Или попросту не спешат обнародовать их.

– Как думаете, почему?

– Ответ, сэр, ясен вам так же, как и мне. Пока продолжается война, СД раскрывать карты не станет. Это был бы выстрел вхолостую. Кто-то из политических деятелей неплохо отзывался о дуче, о фашизме? Ну и что? Сталин тоже не сразу признал в нем врага. Как и в Гитлере. Нет, сейчас это не вызовет нужного резонанса ни в Германии, ни за ее пределами. Особого, решающего резонанса, – уточнил О’Коннел. – Они приберегут письма. Чтобы потом превратить их в предмет торга.

– Откровенно, – недобро сверкнул взглядом Черчилль. И полковник понял, что переступил ту черту, переступать которую не имело смысла.

54

Вначале все это показалось Фройнштаг кошмарным сном, обычным предутренним сексуальным бредом. Но вот остатки сна начали развеиваться, и Лилия все явственнее осознавала, что и эта рука, безжалостно терзающая ее грудь; и впивающиеся в шею – с такой яростью, словно кто-то хотел разорвать ее сонную артерию и жадно припасть к ней, будто к роднику, – губы; и эта сладостная боль, неожиданно пронзившая все ее естество и постепенно возбуждавшая поугасшую было за ночь страсть греховной плоти…

…Все это – на самом деле, все происходит наяву.

Уже окончательно смирившись с этим открытием, Лилия замерла, как бы сжалась вся в комочек, и, все еще не открывая глаз, долго, мучительно долго ждала, когда же овладевший ее телом мужчина насладится, устанет и оставит ее в покое. Ни отрешиться от страсти, которую ощущал, терзая ее, этот нераспознанный ею мужчина, ни просто – решительно и грубо отказаться от нее Лилия уже не могла. Такое было выше ее сил.

– Кто ты, гореть бы тебе в аду? – почти с нежностью спросила она, не открывая глаз, сквозь сомкнутые веки воспринимая предутренний сумрак комнаты и едва различимый овал лица мужчины, заросшего еще относительно мягкой, почти юношеской растительностью.

– Знать бы, кто я, – философски вздохнул тот, который только что нагло, не испросив соизволения, наслаждался ее плотью. Теперь пыл его заметно угас, хотя мужчина по-прежнему наваливался на нее всей тяжестью разгоряченного тела, все еще тщетно пытаясь возбудить себя и ее.

Эта жадность его выглядела бы похвальной, но Фройнштаг вдруг с ужасом вспомнила, что вечером, когда окончательно опьянела, с ней уже успело побывать как минимум трое мужчин. Вот именно, по меньшей мере трое. Она хоть и была пьяна, но не настолько, чтобы не осознавать этого, а проснувшись поутру – не вспомнить.

Лилия брезгливо уперлась ладонью в подбородок мужчины и отвела его в сторону.

– Может, ты все же представишься? Или считаешь, что, насилуя утром ничего не ведающую сонную женщину, это не обязательно?

– Гардер. Обер-лейтенант Гардер. Успокоилась?.. Будто тебе не все равно, кто сейчас с тобой, – дохнул ей в лицо винным перегаром.

– А мне никогда не все равно, кому я отдаюсь, – вновь уперлась ему в подбородок Лилия, но опоздала. Этих нескольких минут Гардеру оказалось достаточно, чтобы вновь возбудиться. Отбив ее руку, обер-лейтенант набросился на нее с такой страстью, словно между ними еще вообще ничего не было, словно, истосковавшись по ласке, он еще только-только дорывается до вожделенного женского тела.