Черный легион - Страница 62

– Кому же тогда доверять в этом государстве?! – грохнул Скорцени кулаком по столу так, что, казалось, верхняя доска должна была расколоться вместе с кистью. – Существует в рейхе что-нибудь такое, что можно было бы хоть на какое-то время держать в секрете?

Он поднялся и ринулся к двери. Ринулся в такой ярости, словно намерен был пристрелить каждого, кто окажется в приемной. Ибо любой человек, находящийся там, уже должен быть расстрелян. Только так нужно поступать в стране, где тайна самого высокого руководства через сутки становится предметом язвительных ухмылок каких-то вшивых агентиков, рассаженных врагом по нейтральным странам.

Остановило Скорцени лишь осознание того, что каждое слово, которое он в гневе молвит своему адъютанту или гауптштурмфюреру Ольдеру, как и сам факт того, что ему известно о донесении берлинского источника, – сразу же станет темой следующего сообщения в Швейцарию.

57

Через несколько минут штурмбаннфюрер Скорцени уже входил в кабинет Кальтенбруннера. Прежде чем хотя бы взглянуть на положенные перед ним бумажки, обергруппенфюрер достал из-под стола бутылку коньяка, налил в рюмки себе и Скорцени и спрятал бутылку назад в свой «подстольный бар». Вся эта процедура была воспринята штурмбаннфюрером с плохо скрываемой брезгливостью, но, к счастью, начальник Главного управления имперской безопасности не заметил этого.

– Попробуйте, Скорцени. Райский напиток. Просветляет мозги и отрезвляет душу.

– Отрезвляет душу? – обреченно уточнил Скорцени. – Тогда это действительно райский напиток.

Отказаться нельзя было. Особенно сейчас. В коридорах управления утверждали, что единственным, кто всячески противится угощениям шефа, остается бригадефюрер Шелленберг. Хотя и его время от времени Кальтенбруннеру удавалось уламывать.

Но если обергруппенфюрер и недолюбливал «юного красавчика» больше остальных своих непосредственных подчиненных, то прежде всего из-за того, что тот брезговал разговорами с ним за стопкой коньяка или бокалом шампанского. Кальтенбруннер, который и не пытался в последнее время скрывать, что все чаще прибегает к «просветлению мозгов», простить ему такого не мог. Несмотря на то, что Шелленберг упорно ссылался на больную печень. В самом деле больную.

– За отрезвление душ, – поддержал мысль своего шефа Скорцени. – Прекрасный тост.

– «Венцев» в этом змеюшнике все еще не очень-то жалуют. И уж во всяком случае считают, что нас собралось здесь слишком много.

– «Венцев» не может быть слишком много, – решительно заявил Скорцени, бравируя своим неистребимым воинственным духом. – Чем больше их собирается под одной крышей, тем становится очевиднее, как нас катастрофически мало.

– Я хочу, чтобы над вашей шуткой они смеялись под дулами пистолетов, – зло улыбнулся Кальтенбруннер.

– Рано или поздно они дождутся этого, – угрожающе прорычал Скорцени. Сейчас у него были все основания для подобных эмоций.

Другое дело, что он не собирался уточнять, кому именно адресуются их угрозы. В то же время он прекрасно понимал, о чем идет речь, когда в стенах этого здания упоминаются «венцы». В конце концов обергруппенфюрер уже несколько раз начинал с ним разговор на эту тему.

В управлении давно известно, что некоторые «пруссаки» заподозрили Кальтенбруннера в том, что он стремится наводнить СД австрийцами, полностью окружив и обезопасив себя земляками. И что возмущение их дошло до Гиммлера, который вынужден был лично заняться этим «новым аншлюсским потоком». Особого прока от этого разбирательства не было. Зато обергруппенфюрер получил право в беседе с любым австрийцем убедительно намекать на свое высокое покровительство.

– Я хочу, чтобы вы внимательно просмотрели эти донесения, обергруппенфюрер, – столь же решительно напомнил Скорцени о цели своего визита. – Пока они находятся только в наших руках, руках австрийцев.

Кальтенбруннер осушил рюмку, вопросительно взглянул на Скорцени, однако, поняв, что дальше «отрезвлять душу» тот не намерен, спрятал ее куда-то в недра своего необъятного стола.

58

Донесения и предварительные соображения гауптштурмфюрера Ольдера Кальтенбруннер читал молча, долго, сосредоточенно. И чем больше вчитывался, тем все меньше понимал, ЧТО все это значит. Возможно, поэтому перечитывал трижды. Тем более что особой сообразительностью этот фюрероизбранный «венец» никогда не отличался.

– И после всего этого они хотят забрасывать вас в Иран? – наконец потряс он бумажками. – Если кто-то решится сделать это, пусть лучше сразу передает вас энкавэдистам или аристократам из британской контрразведки.

– Дело не только в моей личной безопасности, обергруппенфюрер. Все намного сложнее. Вопрос в том, насколько глубоко проникла вражеская агентура в кабинеты рейхсканцелярии. Считаю, что фюрер обязан знать об этих донесениях.

– Конечно, обязан! Он должен узнать о них как можно скорее. Впрочем… – Кальтенбруннер вдруг укротил свой пыл и с безнадежной грустью уставился на Скорцени.

«Господи, – умоляюще вопил его взгляд. – Чего вы все от меня хотите?!»

– Стоит ли торопиться? – обергруппенфюрер оставил в покое расшифровки, закурил и откинулся в кресле. – Ваши соображения, Скорцени? От кого и кому могла поступать эта информация?

– Имен я пока назвать не могу.

– Дело не в именах.

– Радиоперехватчики утверждают, что адресат базируется в районе Люцерна.