– Стоять! – резко осадил его Курбатов. Хотя и понял, что Перс принадлежит к людям, решительно не переносящим слез и причитаний. К которым никогда не принадлежал он, Курбатов. Уж он-то умел оставаться хладнокровно-спокойным в любой ситуации. Вытье продолжалось еще минуты две.
– Хватит, Гурдаш, – твердо молвил князь, решив, что времени для прощания было достаточно. – Оттащи тело сына и руби руки милиционеру.
– А может, хватит уже вершить это кровавое палачество? – подвели нервы штабс-капитана Иволгина.
– Делай, что велено, – стоял на своем Курбатов.
Людолов окончательно затих. Поднялся, взял топор. Покорно, с абсолютным безразличием, подтянул милиционера за шиворот к пню. Его руки он рубил так, словно это были сухие ветки для костра.
– Перс, твоя очередь, – скомандовал Курбатов, когда экзекуция была закончена и топор выпал из руки Гурдаша.
– Почему моя? – вдруг заартачился Перс.
– Так что, мне прикажешь?
– Он, конечно, душегуб…
– Остановимся на том, что он душегуб. И должен быть наказан. Радчук, Чолданов…
Диверсанты молча бросились к старику, повалили его на землю, прижали головой к пню.
– Так что, живому? – на удивление спокойно, деловито уточнил Перс, вовремя придя в себя и поняв, что участи палача ему не избежать. – Живому – это другое дело.
Не обращая внимания на рычание Гурдаша, он так же спокойно, как недавно рубил сам Гурдаш, отсек одну руку, потом другую. И дважды рубанул по стопам ног.
Изуродованного, потерявшего сознание, людолова отнесли к ближайшей сосне и положили на две, тянувшиеся к земле, ветки. Рядом на деревьях оказались его сын и милиционер.
– Кажется, все по своим местам, а, штаб-ротмистр Чолданов?
– Мы потеряли тьму времени, – брезгливо огрызнулся тот. – Нужно было уходить.
– Мы пришли сюда не для того, чтобы бегать по тайге, – мы ведь не беглые, – а для того, чтобы вершить суд.
– Столь же неправедный, как тот, который вершили здесь до нас эти казненные.
– А кто сказал, что суды бывают праведными? – задумчиво произнес Курбатов. – Нет и не было никогда… праведных судов.
«Целься же в папу —
Наместника Бога,
Черный стрелок».
Виктор Гюго
В тот день, когда Скорцени и генерал Штудент разрабатывали план операции «Черный кардинал», архиепископ Шарден из небольшого франкоязычного городка на севере Италии, почти два дня проведший в папской приемной, наконец добился аудиенции Пия XII.
– Так это вы, Ориньяк?! – удивился папа, поднявшись со своего кресла и ступая навстречу скромно, по-дорожному одетому архиепископу. – Конечно, вы! Мне-то представили вас…
– Теперь уже лишь немногие помнят мое мирское имя, – сдержанно заметил архиепископ-пилигрим. – Среди прихожан я известен как архиепископ Шарден. Однако называйте меня Ориньяком, ваше святейшество. Это ласкает мне душу.
Папа оглянулся на дверь. Они были одни. Их встреча по-настоящему могла состояться только тет-а-тет.
– Вы же чувствуйте себя моим гостем, – в привычную, суховатую сдержанность папы незаметно вплелись нотки снисходительной доброжелательности.
Усадив архиепископа в отведенное ему кресло, Пий XII не спеша прошелся по кабинету и, жестом прервав попытку гостя подняться, остановился напротив него:
– У вас опять какие-то земные дела? – вполголоса, доверительно спросил папа. – Если да – начнем с них. У меня слишком мало времени.
Опустив глаза, Ориньяк растерянно помолчал. Он прекрасно знал, какие воспоминания скрываются за безобидным вопросом папы «У вас опять какие-то земные дела?» Почти три года назад он, архиепископ Шарден, оказался в центре скандала, связанного с похождениями одной блудной женщины, которая, как выяснилось, пребывала под опекой мафии.
Скандал угрожал очень быстро выйти за рамки церковного круга. Пикантные подробности связи архиепископа с этой блудницей уже стали известны четырем кардиналам. В них было чем насладиться. В то же время папская курия и местные мафиози взяли Шардена в сатанинские клещи, с безбожной жестокостью угрожая «уничтожить церковно, светски и физически».
Но вот клещи сжались настолько, что архиепископу пришлось приготовить себе душеочистительный коктейль из вина и яда. Однако то ли Богу и папе римскому, то ли одному только папе было угодно, чтобы очищение произошло иным способом, и не обязательно на небесах. Вот почему буквально за час до «спасительного похмелья» к нему в Пьемонт, в окрестности Асти, прибыл посланник Пия XII.
«Непогрешимый» не желал, чтобы его бывший сокурсник предстал перед миром исчадием греховности, а похождения архиепископа послужили поводом для порицания всех слуг Святого престола. Правда, Ориньяк мог истолковать такую заботу о себе еще и как желание папы вернуть долг молодости. Ведь когда-то Ориньяк тоже оказал ему немалую услугу, спасая от довольно непристойного навета. Однако в своих исследованиях причин архиепископу не хотелось заходить в столь мрачные глубины прошлого.
Папский нунций был немногословен. И все же сумел сказать то самое важное, что так хотелось услышать в этот день архиепископу:
– Папа молится за отпущение ваших грехов. И помнит о вашей судьбе.
Ориньяк замер в напряжении, ожидая его дальнейших слов, но посланник стоял, богобоязненно склонив голову, и молчал.