Черный легион - Страница 84

– Ик кто ж их, погибельников окаянных, считал?

– А все же.

– Ик человек с двадцать. Если хочешь заупокойную отпевать, на двадцать свеч не поскупись, не ошибешься. Ты-то, я понял, не из конвоя, начальник, не из конвоя.

– Из-за кордона мы.

– Ик сюда дошли? – перевел усталый потускневший взгляд на Курбатова. – От семеновцев, поди?

– От семеновцев.

– Старухи в доме нет, – появился Перс, – но стол накрыт. Эта хозяйничала, – вытолкал на крыльцо упирающуюся девицу.

– Дочь? – спросил Курбатов.

– Из поселка. В невестки метила.

Увидев убитого жениха, Ксюха обхватила голову руками, пронзительно завизжала и попыталась броситься к нему, но Перс успел захватить ее за плечо с такой силой, что сатиновая кофточка ее треснула, оголив ничем больше не прикрытую, ослепительно белую грудь девушки. А приставленное ко рту дуло пистолета принудило полуневесту-полувдову умолкнуть и замереть от страха.

– Так-то оно лучше, – самодовольно согласился Перс. – Думаю, эту так сразу на сосну не стоит, а, князь?

– В чулан ее. Кульчицкий, присмотрите до нашего возвращения.

Никифор был еще жив. Когда его перекидывали через седло, он довольно громко застонал. Отец подошел к нему, погладил по голове. Никто из диверсантов не мешал: отцовские чувства есть отцовские чувства. Трое из диверсантов тоже были отцами.

Перс взял лошадь под уздцы. Гурдаш и милиционер ухватились за луки седла, и процессия тронулась в обратный путь. Туда, к двум соснам, на которых почивали тела беглых политкаторжан, принесенных в подарок вождю народов.

81

– Твоя работа? – спросил Курбатов, когда они достигли сосны с первым нечеловеческим подарком.

– Моя, – свирепо оскалился Гурдаш, без малейшей искры покаяния глядя на труп.

– Там, дальше, тоже твоя?

– Чуть правее, у пещеры, еще два тела. Можешь не спрашивать, и те мои, – казалось, окончательно потерял страх зэколов. – О чем еще интересоваться станешь?

– Каким образом переправлял энкавэдэшникам отрубленные кисти рук?

– Обыкновенно. По телефону звонил. Из Чурмы приезжали, милиционер или энкавэдист. Ему и передавал, в тряпице.

– Так у вас даже телефон есть?

– Редкий случай. Провели. Как председателю Совнаркома, – объяснил Перс. – Наместник Берии в Сибири. Почет.

– Что ж, придется позвонить, – развел руками Курбатов. – Случай такой представился.

– Чего мы тянем, князь? – спросил Чолданов, нервно взмахнув топором. – Уходить пора. Нагрянут.

– В жизни случаются минуты, когда нетерпеливых просят или молчать, или молиться. Так что выбирайте, штаб-ротмистр. А с тобой, сатана, – обратился он к Гурдашу, – и разговор будет сатанинский.

Выстрелом в упор он свалил милиционера, другим добил лежавшего на земле Никифора.

– Сыну своему сам руки отрубишь или будешь смотреть, как неумело это будут делать другие? – спросили людолова.

Тело Никифора подтянули к ближайшему пеньку, положили на него кисти его рук и подвели отца.

– Еще раз спрашиваю, сам рубить будешь?

– Ик как жеть сына-то свово?! – Курбатов заметил, как почти мгновенно постарел Гурдаш. Лицо осунулось, спина старчески ссутулилась, руки дрожали так, словно его голым выставили на сибирский мороз.

– Не желаешь, значит?

– Так ведь нелюди вы…

– Это, выходит, мы нелюди? – уперся лезвием кинжала в его подбородок штабс-капитан Иволгин. – А ты – ангел?

– У нас действительно нет времени, Гурдаш, – спокойно молвил Курбатов. – Каждому воздается по делам его. У тебя было много способов зарабатывать себе на хлеб. Ты избрал наиболее страшный – иудин. Да еще и над трупами измывался.

– И сына этому же учил, – добавил Иволгин, которого обвинение в нелюдстве задело больше остальных.

– Отрубив руки, снимешь с него часть греха, – философски рассудил Радчук. – Зачтется, что предстанет перед Господом без обагренных чужой кровью рук.

– Без обагренных чужой кровью… Перед Господом, – бормотал Гурдаш, и бормотание его было похоже на молитву безбожника, не знающего ни одного слова из тех, настоящих, освященных Святым Писанием молитв.

Перс выдернул из-за ремня, которым был подпоясан его ватник, прихваченный у Гурдаша топор и решительно направился к телу Тимофея.

– Постой, – не выдерживает людолов. – Постой. Не торопись.

– Так ведь он мертв.

– Сын.

– Но не живого же, – заметно стушевался Перс.

– И знайте, что он делает это впервые, – заметил Курбатов. – Еще неизвестно, насколько мудрено это у него получится.

– Стой! – вновь не выдерживает Гурдаш, видя занесенный над своим сыном топор. – Не трожь! Сам.

– Точно?

– Отступись, нехристь! – вошел в ярость людолов.

– Только не вздумай дурку валять, кныш перченый, – неохотно отдал свое орудие Перс, сразу же благоразумно отступив за ствол ближайшего дерева.

Остальные сделали то же самое. Только Курбатов, как ни в чем не бывало, продолжал стоять в двух-трех шагах от него, положив одну руку на кобуру, другую на ремень.

Он же был единственным, кто не отвернулся и даже не закрыл глаза, когда Гурдаш отрубал руки сына.

82

Сделав свое страшное дело, людолов опустился у пня на колени, припал челом к окровавленным кистям сына и громко, по-волчьи, взвыл.

– Прекрати! – заорал на него Перс, но Курбатов предостерегающе поднял руку. – Я сказал: прекрати! – почти зарычал Перс, бросаясь к Гурдашу.