Черный легион - Страница 93

Спрятав маску в сейф, Гиммлер какое-то время старался не обращаться к этому идолическому фетишу. Но в то же время никогда и не забывал о его присутствии. Как не забывал о незримом присутствии здесь самого Гейдриха. Уже не раз Гиммлер порывался обратиться к духовзывателям из института «Аненербе», чтобы с их помощью связаться с духом Гейдриха. Но всякий раз почему-то откладывал. А зря.

Он мог бы сказать убиенному то, чего не решался сказать всем остальным: да, узнав о твоей гибели, я облегченно вздохнул – что правда, то правда. Однако никакого отношения к организации убийства не имел. Замысел убрать тебя с пути? Признаю, возникал. Но ведь, надеялся, иным, не кровавым, путем.

Вот только кому он, Гиммлер, мог сказать об этом на земле? Не боясь вызвать еще более страшные подозрения? Ничто не вызывает такого убежденного недоверия и подозрения, как попытка опровергнуть грязные слухи. Попытка публично опровергнуть их.

В последнее время рейхсфюрер в самом деле начал фанатично верить в предсказания и все больше погружаться в мистику. Предчувствия, предугадывания… Ночные видения – где-то на грани сна и галлюцинаций. Страх перед смертью, на близость которой указывало все больше «черных примет»…

Знай об этом человек с железным сердцем Гейдрих, вполне возможно, что он холодно посмеялся бы над ним и на том свете. Как всегда посмеивался над его мистическими страхами на этом. А посмертную маску обергруппенфюрера Гиммлер держал у себя вовсе не из желания доказать непричастность к покушению и уж, конечно, не из страха перед местью с того света. Здесь все выглядело сложнее…

Гиммлер, этот «вечно второй», никогда не чувствовал себя личностью как таковой. Он всегда нуждался в первом лице, лидере, вожде, рядом с которым, и только рядом с которым, по-настоящему способен был проявить себя. Так вот, так уж случилось, что первой личностью, послужившей образцом для подражания, оказался император Генрих Саксонский. Которого еще иногда называли Птицеловом, что, впрочем, откровенно не нравилось рейхсфюреру. Но было время, когда Генрих Саксонский превратился для него в настоящего идола. Именно тогда, на волне идолопоклонства, Гиммлер ввел традицию принимать присягу эсэсовца в полночь, при свете факелов, склонив голову над гробом императора, покоящимся в кафедральном соборе Брюнсвика.

Здесь все более-менее ясно. Гиммлеру импонировало стремление Генриха I создать особую касту германского рыцарства. И он действительно создал такой рыцарский орден, равных которому не было во всем мире. Рейхсфюреру осталось лишь приспособить устав и принципы этого воинского сообщества применительно к XX веку.

Но Генрих Саксонский был и остается для него тем же, чем остается всякий мессия – далеким, праведным и непостижимым. Такому не стыдно поклоняться, а главное – не стыдно признаться в подобном поклонении.

Но дело в том, что на земле мессию Генриха Саксонского вдруг заменил воин, истинный воин, Рейнхард Гейдрих, – о чем рейхсфюрер никогда и никому не признавался и не признается. Да, Гейдрих тоже стал для него идолом. С той только разницей, что германский император явился ему из далекой истории и как бы ниспослан был в том виде, в каком он есть. А из Гейдриха рейхсфюрер сотворял себе кумира постепенно, собственными усилиями и собственной фантазией.

Воспылав идеей возрождения арийской расы, Гиммлер долгое время пытался найти среди близких ему человека, внешне, хотя бы внешне, соответствовавшего его представлениям о современном воине-арийце. И нашел. Гейдриха. Рослый, с почти неподражаемой прусской, выправкой морского офицера, по-буйволиному сильный… Белокурая, с едва заметной рыжеватинкой, голова – с необычайно высоким лбом и всегда оживленными голубыми глазами.

Правда, глаза эти могли показаться откровенно раскосыми, что при известной широкоскулости обергруппенфюрера свидетельствовало о непростительных азиатских вкраплениях… Однако этого-то Гиммлер как раз и не замечал.

Зато всегда обращал внимание на тонкий ум этого тайного почитателя английского, джентльменского, стиля поведения, недосягаемо высокий для него, Гиммлера, уровень общей культуры. Оно и не удивительно: отец – ректор Галльской консерватории. Все детство – в кругу людей, воспитанных на классической европейской культуре.

Однажды Гиммлер стал свидетелем того, как Гейдрих отбивал яростные атаки сразу двух превосходных фехтовальщиков и победил. После этого рейхсфюрер прочно утвердился во мнении, бытовавшем и среди офицеров СД, что их шеф – лучший фехтовальщик Германии. А побывав на нескольких вечерах музыки, устраиваемых обергруппенфюрером у себя дома, готов был поклясться, что скрипкой этот сорви-голова владеет еще виртуознее, чем шпагой.

Совершенно очевидно, что у Гейдриха были все задатки блестящего морского офицера, а еще точнее – офицера морской разведки, к идеалу которого Рейнхард шел через военно-морское училище и политический сектор разведки Балтийского флота; через членство в «Немецком народном союзе обороны и наступления» и добровольческую дивизию «Люциус» – некий патриотический фронт… Но в двадцать семь ему вдруг пришлось испытать такое падение, после которого многие уже никогда не поднимаются. Поскольку не способны подниматься.

На какой-то из вечеринок этот красавец основательно напоил, а затем столь же основательно изнасиловал, как утверждают, дочь некоего старшего морского офицера. Эту банальную холостяцкую историю на время удалось замять. Рейнхард сумел превратить падшую девственницу в отпетую любовницу, как обычно, рассчитывавшую, что со временем она станет женой будущего адмирала. Но когда та поняла, что дальше откровенных сексуальных извращений, в которых Гейдрих – следует отдать ему должное – знал толк не хуже, чем в фехтовании, дело не продвинется, – устроила ему с помощью своего отца такой скандальный «интим», что командование вынуждено было прибегнуть к офицерскому суду чести.