Спустившись на первый этаж, Скорцени строго приказал часовому не пропускать Фройнштаг в подвал. Идя вслед за штурмбаннфюрером, Лилия слышала его слова и нарушить приказ не осмелилась.
Катарина – по привычке Скорцени так и продолжал называть ее – совершенно нагая сидела у самой кромки бассейна, прислонившись плечом к кожаному лежаку. Казалось, она была в состоянии полнейшей прострации.
Наклонившись, Скорцени поднял двумя пальцами подбородок девушки и отшатнулся. Катарину трудно было узнать: царапины, кровоподтеки, синюшная опухоль вместо красиво отточенного подбородка…
«Относительно «товарности» вида Фройнштаг была права», – угрюмо согласился он. – Интересно, как в отношении «отработки материала?»
– Допрос есть допрос, Катарина, Мария или как вас там. Смиритесь. Случается и пострашнее.
– Застрелите меня, Скорцени. Застрелите вы, – с мольбой в голосе проговорила девушка, совершенно не стесняясь своей наготы.
– Уверены, что дальше нет смысла?
– Его давно нет. Лучше уж вы. Не подпускайте ко мне вашу стерву.
– Она была неласкова с вами, Катарина-Мария, это очевидно. Но ведь и вы тоже… Что мешало честно признаться во всем в первый же вечер?
– Как вы себе это представляете?
– Ваш шеф, Кардьяни, служит нам. Предательства в вашем откровении не было бы.
– Откровение – само по себе предательство.
– Здравое рассуждение. Но ничего другого предложить вам не мог.
Катарина обронила голову на колени и закрыла ее руками.
– Такое невозможно выдержать, Скорцени. Я понимаю: допрос… Но ведь можно было по-человечески, я бы сама призналась. Она… Это невозможно терпеть, Скорцени, – неожиданно ухватилась руками за его руку. – Не подпускайте ее ко мне! Не подпускайте вашу садистку. Она заставила меня пить… она вливала в меня коньяк. Прямо в бассейне. А потом… потом насиловала.
– Что-что?!
– Насиловала. Да-да, насиловала! Вы не ослышались! – истерично всхлипывала Катарина. – Избивая и допрашивая. Это продолжалось дольше, чем вся моя жизнь. Она зверь, Скорцени, – в глазах девушки отразился неописуемый ужас. – Вот здесь, на этом лежаке. Я слышала о том, что женщина с женщиной. Но она – это чудовище…
– Что за чушь вы несете, Сардони? Понятно, что вам хочется выставить Фройнштаг не в том свете…
– Не в этом дело, Скорцени. Оно, это сексуальное чудовище, вело себя, как озверевший солдафон. Начало в бассейне, а закончило здесь, на этом лежаке. Избивая.
– То, о чем вы говорите сейчас, Катарина, действительно правда? – наклонился Скорцени еще раз и только теперь услышал, как сильно разит от девушки спиртным.
– Святая. Нет, я не пьяна, хотя и разит от меня, очевидно, как из винной бочки. Это зверь, Скорцени. Допросите меня, избейте. Изнасилуйте и застрелите. Я все прощу. Я знаю, на что шла. Об одном только молю: не подпускайте больше ко мне это мужеподобное чудовище.
– Но как это возможно?
– Что?
– Ах да, простите, – растерянно повел плечами Скорцени.
– Я тоже считала, что такое невозможно, – дрожала от холода и страха Катарина. – Вы просто не в состоянии представить себе, что эта дрянь вытворяла со мной. Знаете, когда, насытившись, Фройнштаг просто принялась избивать меня, это было уже не так больно и не так страшно, чем то, что она выделывала со мной…
– Ну, все, все! – вдруг взорвался Скорцени. – Успокойтесь! Хватит об этом. Где ваша одежда?! Где полотенце?!
Он вышел в предбанничек, взял халат, полотенце и швырнул Катарине, приказав немедленно одеваться.
Девушка безропотно подчинилась ему. Но, уже застегнув халат, испуганно спросила:
– Разве вы не станете измываться надо мной?
– Вам мало того, что с вами проделала синьорита Фройнштаг? – оскалился Скорцени. – Напрашиваетесь на новые подвиги?
– Ч-что вы, Бог мой, – едва сдерживала она дрожь в голосе. – С вами это б-было бы не так страшно.
– Вы уверены?
– Вы-то по крайней мере мужчина. Дико, но естественно.
– Напрасно Паскуалина перехватила вас у порога монашеской обители. «Дико, но естественно»! Ладно, все, выбирайтесь из этой лесбиянской опочивальни.
Поднявшись на второй этаж, Скорцени дал Катарине двадцать минут на то, чтобы оделась и собрала свои вещи.
– Этот рай не для вас, Мария Сардони. Не для вас созревают плоды его.
– Как оказалось, – покорно согласилась, девушка.
Она была пунктуальной. Ни на минуту не задержавшись, предстала перед Скорцени, одетая в легкое пальто и в сапожках, лицо наспех, но основательно припудрено.
– Почему без вещей? – резко спросил штурмбаннфюрер.
– Зачем? – Она слегка пошатывалась. Спиртное все же начинало действовать.
– Вы серьезно решили, что я приглашаю вас на прогулку?
– Но очень долгую, – грустно улыбнулась Катарина. Для человека, решившего, что его ведут убивать, она держалась более чем достойно. Скорцени не мог не заметить этого. – Не будем обременять себя вещами.
– Оставляете их мне? Быстро за вещами!
Еще через несколько минут Катарина появилась с небольшой спортивной сумкой за плечом.
– Здесь все. Исчезать человек должен вместе со своими вещами. В дороге. Я как-то не подумала над этим.
Фройнштаг не видела и не слышала всего этого. Из ее комнаты не доносилось ни звука, хотя она, несомненно, находилась в ней. Штурмбаннфюрер не стал тревожить ее. Не хотелось видеть сейчас это чудовище. Но понимал, что Лилия чувствует себя неуютно и наверняка сожалеет, что страх перед шефом не позволил ей избавиться от основательно «отработанного материала». Вряд ли она сомневалась в том, что Сардони нажалуется штурмбаннфюреру.